– Это сделал Блез? – переспросил он недоуменно.
– Блез, – повторила КейСи.
Он покачал головой.
– Он пытался что-то сделать со мной… прыгнуть в меня, я думаю. Почему, приятель? Ты была его… женщиной. Я был его другом. – Он закрыл рукой рот. – Это потому что мы…
Она засмеялась, вздрогнув.
– Он порвал со мной. Он… ненавидел тебя. Думал, ты был… угрозой. Я расскажу тебе его грязные секреты, малыш… и свои тоже. Он схватил своего де…
Он приложил палец к ее губам.
– Тише. Сейчас не время. – Было чертовски холодно на этой длинной, всеми забытой проселочной дороге, и его дыхание вырывалось легкими облачками пара. Он не обращал внимания. – Мы за городом. Ты должна позволить нам отвезти тебя в госпиталь. Никто тебя не узнает.
Ее пальцы впились в его руку сквозь тонкую ткань куртки с силой, которой, как он думал, у нее уже не могло быть.
– Нет! Ах…
Она цеплялась, закрыв глаза, пока не прошел приступ боли.
– Нет, – снова сказала она, уже шепотом. – Не отдавай меня Комбинату.
– Никто не ищет тебя, детка. Мы скажем им, что тебя подстрелили, когда кто-то пытался тебя изнасиловать…
Она медленно покачала головой, как будто каждое движение разрывало ее рану.
– Нет. Я в розыске. Госпиталь, полиция… все части Комбината. В любом случае, слишком поздно. Я… Мое время в эфире кончается. – Ее глаза посмотрели вокруг и вернулись к нему. – Я лучше умру свободной, чем буду жить в клетке.
– Ты не должна умирать.
– Нет, – сказала она, и ее голос был чист. – Я не должна.
Она потянулась и обхватила его голову обеими руками. Марк вскрикнул предупреждающе, когда кровь хлынула из-за края наложенной Дургом повязки, почти черная в предзакатном оранжевом свете. Она прижала лицо к его лицу. Ее глаза держали его взгляд, словно булавки – крылья бабочки.
– Я не должна умирать. – На губах вновь выступила пена, заглушая голос. – Я… джампер, помнишь? Я не должна… пойти на дно с этим корытом. Но я не могу трогать чужака. Я не буду трогать ребенка. А ты… – Она с усилием приподняла плечи от покрытого пятнами одеяла, прижавшись ртом к его губам. – Я люблю тебя, Марк, – сказал она, падая обратно. Ее взгляд снова встретился с его. – Помни… меня.
Что-то мелькнуло за его глазами, когда ее взгляд потух. А потом ее кровь застыла на его губах, и она умерла.
Эти три выстрела были поразительно громкими. Они, казалось, мчались прямо к горизонту, где тонкая пена последнего света дня лежала как светящиеся химические отходы, и сердце билось все быстрее.
Запах бензина от взорвавшегося бака микроавтобуса заполнил ноздри Моракха, пока Дург медленно опускал «кольт». Марк держал сигнальную ракету, прижав руки к своей впалой груди с таким отчаянием, что сухожилия выступили на тыльной стороне его ладоней. Затем он потянул за шнур.
– Прощай, КейСи, – сказал он. – Спи спокойно, малышка. – Он выпустил шипящую пурпурную ракету в темную лужу, разлившуюся под машиной. Она взметнулась в реве желтого пламени.
Марк стоял, внимательно глядя, пока жар не стал таким сильным, что даже Спраут подалась назад, с нежной настойчивостью потянув своего папу за руку. Он не тронулся с места. Дург схватил его за ворот рубашки и вытянул его назад, пока пламя не опалило его брови.
– Все сделано, – сказал чужой, – мы должны уехать прежде, чем кто-нибудь приедет взглянуть на огонь.
Они пошли к «Тойоте», зола хрустела под подошвами.
Марк отпер и открыл дверь у пассажирского сиденья, затем прошел на другую сторону. Дург ждал его.
– Мотоцикл, который мы оставили для тебя, все еще здесь? – спросил Марк.
Инопланетянин кивнул.
– Вы оставляете меня, – сказал он решительно.
– Мы уже говорили об этом, приятель. Трое вместе – это… слишком заметно.
Аккуратная узкая голова кивнула.
– Это правда. Но позже… Могу я вернуться к вам?
Марк почувствовал, что в глазах его снова стоят слезы. Я думал, я уже выплакал все.
– Нет, приятель. Мне жаль. Ты и так уже столько для меня сделал.
– Это то, для чего я создан.
– Нет. Я не могу. Люди не могут владеть людьми, приятель. Здесь все устроено по-другому. – Словно человек, пробивший непроницаемую стену, Марк внезапно склонился и обхватил Дурга за плечи своими огромными руками. Это было все равно что обнимать статую. – Не грусти. Это свобода, приятель. Это
