других парней, которые вообще не вписывались в окружение.
Он просто вошел в дверь и сказал, что он Симон. Так он познакомился с Себастьяном, поэтом, слэшером и продюсером; Бобби, скульптором; Шелли, актрисой; Виолеттой, композитором, и Нико, режиссером, человеком, который любил режиссировать и другие маленькие драмы помимо тех, что он ставил на сцене, и намеревался отправить всех присутствовавших в комнате прямо в ад, чтоб увидеть, как они вспыхнут и сгорят там.
Шэд узнал, что его информация была верна. Это была сделка, частью которой он был. Все в комнате что-то толкали: наркотики и искусство, наркотики и деньги или наркотики и настоящую жизнь – последнее было тем, чего этот маленький круг людей жаждал, но никогда, если послушать их, не имел.
Если бы не Шелли, он бы никогда не вернулся обратно. Эти люди не были его проблемой. Его проблемой были люди, умирающие в его районе, умирающие от пуль Аптауна и от его наркотиков. Теперь он знал, почему Аптаун торговал плохой дурью. Он нашел другую нишу, в которой мог продвигаться, и его не заботило, что творится с его старыми клиентами.
Но почему-то Шэд вернулся.
Он увидел, как что-то свернуло в аллею впереди, и напрягся. Он осторожно опустил темноту и двинулся по направлению ко входу.
Посмотрев вдоль аллеи, на другом ее конце он увидел убегающую маленькую фигурку в тяжелых ботинках и бейсбольной кепке. Мелок, понял он. Уличная художница.
– Эй, – позвал он, но Мелок убегала.
Он взглянул себе под ноги. Вырисованный с педантичным вниманием к деталям, там был его портрет, портрет Шэда, одетого в ветровку, вязаную шапочку, опершегося о дверной косяк и читающего «Нью-Йорк пост» при свете уличного фонаря.
Шэд побежал за ней, но Мелок пропала.
– Симон. Уже почти полдень. Я боялась, ты не придешь.
– Я подумал, что надо купить тебе что-нибудь на завтрак. И какую-нибудь одежду. О’кей?
Шелли внимательно посмотрела на него.
– Знаешь, Симон, я тут думала…
Шэд осмотрел убогий гостиничный номер. Истертый ковер и сломанные жалюзи.
– Давай уйдем из этого крысиного гнезда. – Сутенеры в коридорах, наркоманы, ширяющиеся в уборных. Джокертаун. – На эту ночь я найду тебе место получше.
– Я могу остаться с тобой.
Он нахмурился.
– Я вроде как сейчас переезжаю.
Он заказал завтрак в том же кафе, где они ели прошлой ночью.
– Слушай, что я думаю, – сказал он. – Ты выходишь на контакт с джамперами. Я дам тебе двадцать кусков. Потом мы посмотрим, чего они от тебя захотят.
Она приподняла морщинистые веки и посмотрела на него.
– Кто ты такой, Симон? Ты не просто студент, как ты сказал мне.
– Я просто тот, кто хочет тебе помочь, о’кей?
– Ты лучник-убийца? Это ты?
Он поднял руки.
– Я что, похож на Робин Гуда? Бога ради, где мальчик из пригорода может научиться стрелять из лука?
– Ты не социальный работник, это точно. – Она надкусила тост. – Молот Гарлема?
Шэд хохотнул.
– Было бы неплохо.
– Черная Тень.
– Ты зря гадаешь, Шелли.
– Черная Тень. – Ее глаза загорелись. – Я должна была догадаться. – Ее голос звучал возбужденно. – Когда я увидела, как ты появился из темноты, я должна была догадаться.
– Говори потише, ладно? – Шэд украдкой посмотрел на других посетителей. – Не хочу, чтобы кто-нибудь принял это всерьез. – Он обернулся к Шелли. – Можешь ли ты просто поверить, что я – тот, кто хочет тебе помочь?
– Черная Тень, – ее глаза сияли. – Я просто не могу не думать об этом.
– Давай поговорим о джамперах, – сказал Шэд.
Он все пытался найти ту Шелли, которую знал, под этой маской морщинистого джокера. Она горела так ярко, что он, со своим замерзшим сердцем, тянулся к этому свету и жару, кружил вокруг, словно зловещий ледяной мотылек.
