27
На следующий день после утренних уроков Мотт объявил нам, что ни верховой езды, ни фехтования не будет.
— Креган сказал, все вы вполне сносно держитесь в седле, и у Коннера сегодня на ваш счет другие планы.
Другие планы оказались уроками танцев в большом зале. В арсенале Коннера, оказывается, были и другие пыточные приемы, помимо заточения в подземелье.
Я схватился за бок и сел на стул у двери.
— Я не танцую. Мне больно.
— Сегодня единственный день, когда мы можем уделить время этим урокам, — сказал Коннер, подходя к небольшой группе женщин. — Для юного принца усталость ни при каких обстоятельствах не могла стать причиной отказа от танца с прекрасной дамой.
Я неохотно встал и едва сдержал смех, когда увидел наших партнерш. Ни одна из них не была молода, да и прекрасными их можно было назвать с большой натяжкой. Они были одеты как слуги, и кожа у них была грубая, как у женщин, привыкших к физическому труду.
Роден усмехнулся, как и я. Тобиас распрямил плечи и казался немного взволнованным.
— Не стесняйтесь, мальчики, — сказал Коннер. — Вам не понадобится ухаживать за ними. Это просто танцы, а все они прекрасно танцуют.
Мы сделали шаг вперед, выбрав себе в партнерши ближайшую из дам. Моей партнершей оказалась женщина лет сорока, которая шепнула мне, что ее зовут Джен. У нее были курчавые волосы, когда-то, видимо, приятного каштанового цвета, пока не поседели и не поредели. Лицо у нее было некрасивое, но интересное: глаза большие, а губы и нос — тонкие.
Коннер принялся учить нас основам менуэта, показывая танцевальные па с партнершей Родена, а потом отбивая руками такт, когда мы пытались ему подражать. Джен оказалась милой и предупредительной. Она не только прощала все мои ошибки, но незаметно и уверенно помогала делать верные движения.
— Вы хорошо справляетесь, — сказала она. Это была ложь, и мы оба это знали. Тем не менее я был ей благодарен.
Ни Тобиас, ни Роден не достигли больших успехов. Коннер был терпелив и в конце концов добился того, что все мы начали двигаться вполне слаженно.
В перерыве между танцами Коннер спросил, действительно ли мой отец музыкант.
— Я ведь уже говорил вам однажды, сэр.
— Значит, ты умеешь играть.
— Я также говорил вам, что мой отец плохой музыкант. Не думаете же вы, что ученик мог превзойти учителя?
Коннер направился в угол комнаты, где лежал небольшой футляр с инструментом. Он достал флейту и собрал ее.
— Я хотел бы услышать, как ты играешь, Сейдж.
— Значит, мне придется оставить свою прекрасную партнершу в одиночестве, сэр?
— Я потанцую с ней, если ты сыграешь что-то, подо что можно танцевать.
Я взглянул на Коннера.
— Это что, проверка?
Наклонив голову, Коннер сказал:
— Здесь все — проверка.
И я взял флейту. Мне нужно было собраться. И сначала ничего не получалось. Именно на флейте мне доводилось играть совсем немного, но после нескольких неудачных попыток я смог наконец понять, как правильно расположить пальцы.
— Там, где не помню, буду импровизировать, — предупредил я. — Простите, если не получится сыграть верно.
И я начал играть. Это была не музыка для танца, а печальная мелодия, при звуках которой у меня всегда возникало ощущение одиночества на безлюдном ночном берегу. От этой мелодии моя мать всегда плакала, и в конце концов отец перестал ее играть. А потом он перестал играть вообще. Но я никогда ее не забывал.
Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина. Я вернул инструмент Коннеру, который торжественно заявил:
— Ты был прав, Сейдж. Ученик не может подняться выше учителя. Думаю, нам следует вернуться к танцам.
Танцуя, я несколько раз ловил взгляд Коннера, гадая, зачем он попросил меня сыграть. Если бы я солгал о занятии моего отца, я мог бы просто сказать, что он никогда не учил меня играть.
После окончания танца Коннер велел нам отдохнуть, а сам, скрестив на груди руки, сказал с усмешкой:
— Никто из вас не станет великим танцором. Но по крайней мере, вы не опозоритесь. Мы еще немного поработаем, а потом вы пойдете переодеваться. Сегодня вечером вы поработаете на кухне, поучитесь у слуг тому, как прислуживать гостям. Вам необходимо выучить эти правила, ведь
