платье.
Я застыл, как и все, но не поклонился: слугам нельзя кланяться, мы вроде мебели, – потому смотрел во все глаза, как она медленно и величественно спускается по ступенькам, грозная и прекрасная, как гремучая змея, с высокой башней волос иссиня-черного цвета, в длинном зеленом платье до полу со шлейфом, что волочится по блестящим мраморным плитам. Высокий воротник настолько изящный, будто из мыльной пены, закрывает затылок, красиво уменьшается в размерах по бокам, на уровне плеч уже высотой с ладонь, а у груди лишь как пышная отделка. Шею охватывают жемчужные цепи в три ряда, а еще два ряда опускаются на открытую до известных пределов грудь, там хищно сверкает дорогой кулон из красного и довольно неприятного на вид камня.
Лицо холодно и хищно красивое, даже прекрасное, но выражение бессердечного высокомерия и явная жесткость взгляда начисто смазывают красоту.
В ушах небольшие золотые серьги с огромными бриллиантами, в пышную прическу вплетены золотые цепочки на равном расстоянии друг от друга, там мрачно поблескивают кроваво-красные рубины все в такой же золотой оправе.
Из башни волос на такой же нити из жемчуга спускается на середину высокого лба крестик из красных и желтых камней. Брови светлые, но я зябко передернул плечами, как только встретился с нею взглядом. Глаза настолько прозрачные, что радужка едва видна, а в середине черные точки, далекий космос, никакого выражения, так на меня могли бы смотреть стены.
Она прошла через зал, не отвечая на поклоны согнувшихся придворных, да и глупо отвечать, если те смотрят в пол, как овцы на траву, и ничего больше не видят.
Гвардейцы дружно снялись с места и двинулись следом, топая в ритм, только у выхода во двор парадная картина слегка смазалась, но королева уже величаво выплыла, а оставшиеся гвардейцы, толкаясь и спеша, вывалились следом.
Вельможи расправляли спины, один из самых осанистых проговорил соседу шепотом:
– Почему всякий раз мурашки по всему телу?
– У нее такая магия, – ответил сосед.
– Да какая магия, – возразил осанистый с неудовольствием, – магию чую сразу. Нет, это у нее нутро такое ледяное.
– Это да, – согласился сосед. – Меня тоже будто в прорубь, когда она близко. Но, честно говоря, нашему королевству и нужна на троне Королева Змей, не так ли?
– Так, – согласился осанистый, – однако иногда хотелось бы чего-то и потеплее.
Второй испуганно оглянулся, сказал свистящим шепотом:
– Тихо! Никаких намеков!
– Что вы, – сказал вельможа, – это так, чувства. Умом я вполне на стороне королевы Орландии. Но мне показалось странным, что рядом с нею нет глерда Теренца Хоткингара…
– Да, – согласился второй, – необычно. – На приемах всегда стоит справа от трона, как бы правая рука, но вид у него таков, что просто уступил место женщине, а так главный именно он.
– Полагаете, старается всех приучить к мысли, что так и есть на самом деле?
Медленно удалились, беседуя уже совсем шепотом, недосказанность осталась, хотя я смутно начал прозревать, на что намекал осанистый, если вообще намекал, и чего так испугался его сосед.
Я с той же опущенной головой, не привлекая внимания, прошел под стеночкой, дальше холл, но едва через широко распахнутые двери появился залитый солнечным светом двор, как меня увидел Риан Айхорн, управляющий делами замка, помахал рукой.
– Эй ты, дурень!.. Да-да, ты! Кто у нас тут еще дурень? Иди сюда. Быстро, скотина!
Я подбежал, поклонился.
– Простите, благородный глерд! Я думал, тут все дурни… кроме вас, конечно.
Он буркнул:
– В этом ты прав, дурень. Но думать – дело хозяев. Твое – выполнять указания. И пожелания.
Я поклонился еще раз.
– Что желает благородный глерд?
Он указал во двор, там из двух телег слуги с великим трудом, пыхтя и постанывая, выгружают тяжелую мебель.
– Видишь?
– Вижу, – ответил я послушно.
– Что надо делать?
Я ответил с достоинством понимающего все прихоти и возжелания хозяина слуги:
– Стоять здесь и покрикивать, чтобы двигались быстрее. И чтоб не поцарапали вон тот шкаф, блестит как здорово… Вам тоже понравилось?
