Перехватив мой взгляд, он сказал почти благодушно:
– Пусть разгорятся. Инструменты нужно хорошо раскалить… чтоб раны не воспалились. Нет, все вспоминаю, как ты побил моего воина… Вообще чудо! Я не мог нарадоваться. Хотя и нехорошо такому радоваться, но ты настолько себя выдал, что лучше и не придумать. Кстати, ты заметил, что я наблюдаю.
– Правда?
– Заметил, – подтвердил он, – заметил. Должен был наблюдать только за противником, но замечал и кто где вокруг. Опытный зверь, хотя с виду такой молодой дурак… Или не такой уж и молодой, просто в личине молодого?
Жак одел на правую руку толстую рукавицу и потащил на себя из горящих углей металлический прут. Форнсайн кивнул с довольным видом, кончик раскалился не докрасна, а почти до оранжевого цвета.
Я издали ощутил идущий от железа жар. Форнсайн сказал деловито:
– Не знаю, сколько продержишься, но у этих ребят даже камень начнет разговаривать и признаваться в попытках убить королеву… Может быть, обойдемся без этой грубости?.. Все равно узнаем все, только от тебя к тому времени останется окровавленный кусок мяса. Если и выживешь, то калекой без рук, без ног, без глаз…
Меня передернуло так, что зазвенели цепи.
– Самое смешное, – ответил я хрипло, – что я не шпион и ничего не выведываю. Потому ничего не смогу сказать… а вы решите, что вот такой стойкий…
Он чуть кивнул Жаку, тот со сладострастной улыбочкой на жирной харе начал подносить к боку раскаленный кончик. Сперва я чувствовал нарастающий жар, затем острая боль пронзила все тело.
Послышалось шипение, словно на раскаленную сковороду бросили ломоть мяса.
Я сцепил челюсти, это супердесантники дико орут, когда им прищемят хоть пальчик, а на самом деле пытаемые в старые времена старались не выказывать страданий. Самые отважные даже пели походные песни и насмехались над палачами. Я не они, но сумел удержать крик и даже надменно усмехнулся.
– Крепкий орешек, – повторил Форнсайн задумчиво.
– Я тебе бока прижигать не буду, – пообещал я. – Я не дикарь, ты у меня будешь кричать долго, пока не охрипнешь… а потом и хрипеть будешь долго. И подыхать придется долго, очень долго…
Жак, повинуясь движению бровей хозяина, снова прижал раскаленный докрасна кончик прута к моему боку, подержал чуть, отнял и уставился на Форнсайна за приказами.
Форнсайн сказал с насмешливым сочувствием:
– Больно, зато здорово. Там уже жирок появился, так что ты не бедствовал… А зачем этот жирок? Для воина жир – обуза. Сейчас мы тебе поможем…
Жак, поймав движение головы хозяина, снова приложил раскаленный кончик прута, выбрав место чуть повыше. Я сцепил челюсти, боль неистовая, крик сам рвется из меня, но только животные орут, человек сумеет обуздать если не боль, то крик…
Дверь распахнулась, на пороге вырос запыхавшийся стражник.
– Мастер! – крикнул он срывающимся голосом. – Ее величество изволили затребовать к себе этого… Улучшателя. Его искали, не нашли, королева заподозрила, что сбежал, и велела найти срочно! Иначе полетят головы!
Форнсайн вскинул брови, на его лице отразилось мучительное колебание, на меня посмотрел с угрюмой ненавистью. Его подручные поглядывали на него в ожидании приказаний.
– Ладно, – проговорил он через минуту, – я сам его доставлю… Иди.
Я молчал, только стискивал челюсти, чтобы не застонать, радуя эту сволочь, а он кивнул на меня подчиненным, а сам пошел к выходу.
Жак подхватил молоток кузнеца, я встретил его налитой угрюмой злобой взгляд, содрогнулся.
– Я бы тебя лучше вот этим в лоб, – процедил он. – Нет, сперва бы раздробил пальцы и все кости…
– Спасибо, – сказал я, удерживая голос от трусливой дрожи, – что предупредил…
Он злобно ухмыльнулся:
– Живи и бойся.
Второй здоровяк сказал ему:
– Эй, Жак, не усердствуй. Если раздробишь ему руки, то неизвестно, как на это посмотрят.
– Нашему мастеру он не понравился, – сообщил Жак.
– Но сейчас, – возразил здоровяк, – вряд ли он захочет, чтобы королеве привели искалеченного… Подожди, когда вернут от королевы. Все станет понятнее.
