Я некоторое время прикидывал варианты по инерции, потом резко натянул повод и звучно хлопнул себя по лбу.
– Погоди-погоди!.. Глердесса Марельда… как я понимаю, мать этой сволочи Барклема?
Фицрой сказал с одобрением:
– Ты молодец!.. Всего пять раз тебе повторили, что это мать Барклема, как ты сразу это понял!
– Зараза ты, – сказал я, – а не друг. Даже сейчас пытаешься сбить с гениальной мысли, что и так убежала. Мелькнула и убежала…
– Начни сначала, – посоветовал он.
– Мебель, – сказал я. – Видать, очень уж любит своих отпрысков, если даже стульчики для них заказал по росту!..
Он кивнул.
– Это тоже тебе сказали. Что-то ты сегодня совсем не такой… Съел что-то? Балует, как сказал слуга. Другой отец велел бы сперва подрасти, чтобы сразу на взрослые… А что?
– Есть идея, – проговорил я медленно. – Как всегда, гениальная. Сделаем мир лучше: привнесем в него более современные методы. Великий философ и просветитель Чернышевский сказал: «Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можно перенести».
Он сказал заинтересованно:
– Ну-ну?
– Поворачиваем, – сказал я в нетерпении, – нужно прибыть в то поместье Марельды раньше обоза. Желательно и отбыть тоже.
– Зачем?
– По дороге объясню, – ответил я. – Ты же готов открыться новому, прогрессивному?.. Тогда насладись главой об использовании заложников в мирных целях терроризма.
Глава 6
По-моему, Фицрой как-то не слишком вдохновился благородной идеей захвата детей в заложники, слишком старомоден, но я убеждал с жаром, что это самый многообещающий тренд в общественной политике. В моем далеком королевстве это обычное дело, мир широк и многоцветен, нельзя быть таким узколобым, победителей не судят, все средства хороши, историю пишет победивший, и о том, как все было, мир узнает только с его слов.
Поместье матушки Барклема открылось в долине просто грандиозное по размерам, хотя жилое помещение не так уж и велико, зато какие конюшни, псарни, пруды для дивных рыб…
Живет она, как понимаю, привольно и беспечно: имение на открытом месте, окружено садами и клумбами, все красиво, никаких заборов.
Цветы почему-то топтать считается нехорошо, потому я пустил коня по прямой твердой дорожке, красиво выложенной по краям крупными камешками.
День солнечный, перед домом на лужайке играют трое детей, а двое то ли слуг, то ли наставников наблюдают за ними и солидно подают умные советы.
В сторонке под раскидистым деревом расположились в креслах две солидные дамы в нарядных платьях и под роскошными шляпами с цветами.
– Надеюсь, – сказал я, – из тех троих детишек двое Барклемовы. Или хотя бы один.
Фицрой пробормотал:
– Как мне такое не нравится…
– Все хорошо, – заверил я. – Не придется поджигать дом, чтобы выкурить этих крыс! Судьба нам идет навстречу, как самым умным и предприимчивым. Или ты не такой?
Он буркнул:
– Да я как-то по-другому предприимчивый.
– Карл Маркс говорил, – сказал я, – что если человек предприимчивый, то у него нет границ для повышения прибыли. Ни моральных, ни географических. Поехали!
Наставники детишек первыми заметили нас и, сразу насторожившись, сделали несколько шагов вперед. Женщины тоже прервали разговор и уставились в нашу сторону, все-таки приличные люди уже бы спешились.
Я вежливо поклонился, не покидая седла.
– Здравия желаю! Как я понял, это усадьба Барклема и здесь его семья?
Одна из женщин проговорила с холодком:
– Вы не представились, лорды. Да, я Марельда Барклем, мать лорда Финлея Барклема!
Тон, которым это было произнесено, говорил о том, что я должен покинуть седло и пасть ниц перед величием рода Барклемов.
– Рад, – ответил я. – А это детишки лорда Барклема? Все трое?
Она сказала с растущим возмущением:
