– Ну, лапушка, – сказал я своему вороному тревожно, – давай не подведи… Ты вроде бы отдохнул. А правда, что вороные не самые быстрые кони?
Он обидчиво всхрапнул, а я подумал, что за полчаса скачки я точно догоню Фицроя с Николеттой, потому начал придерживать скакуна, делая вид, что это наш предел, быстрее ну никак…
Всадники с торжествующими криками начали догонять, я оглядывался часто и видел холодный блеск клинков в их руках.
Передний прокричал гневно:
– Трус!.. Остановить и дерись, как благородный глерд!
– Щас, – ответил я громко. – Щас остановлюсь… Но лучше ты остановишься.
Он догнал меня, вскинул меч для удара. Я выхватил пистолет и выстрелил ему в лицо. Его отшатнуло, на месте носа появилась красная дыра, кровь хлестнула широкой струей.
Так же быстро я выстрелил дважды во второго всадника, что начал было обгонять смертельно раненного, и несколько раз в тех, кто скачет следом.
Погоня на некоторое время отстала. Я иногда оглядывался, хотя больше прислушивался к нарастающему конскому топоту и чувству неприятного холодка в загривке.
Фицроя не видно, но вовсе не потому, что далеко, дорога петляет. Правда, если погоня пойдет напрямик, то застрянет в лесу и болотах, лучше уж по ровной и безопасной дороге.
Наконец далеко впереди мелькнул всадник, я узнал красный плащ Фицроя. Тут же снова выдвинулся сбоку лес, а холмы скрыли их обоих.
Я оглянулся, наиболее настырные или просто тупые оставили сброшенных с седла товарищей и продолжают погоню.
– Не все так просто, – пробормотал я. – Воюют не числом, а материально-технической базой.
Грохот копыт нарастает, острым холодом кольнуло не только в загривок, но и в спину меж лопаток. Я поспешно пригнулся, пистолет уже в руке, выстрелил почти наугад, совсем рядом раздался крик боли.
Чуть повернувшись в седле, я выпалил в лицо всадника, зажимающего ладонью плечо, и тут же двумя выстрелами свалил еще одного героя, что попытался достать меня копьем.
Остальные натянули поводья, кони поднялись на дыбы, а я пошел галопом.
Фицрой то и дело оглядывается, услышал конский топот, Николетта чуть шею не свернула, стараясь увидеть, как там и что со мной.
– Вперед, вперед! – крикнул я. – Вдруг да еще дураки найдутся!..
Фицрой кивнул, лицо остается обеспокоенным. Я догнал, поравнялся с ними. Николетта протянула ко мне руки, я с сожалением покачал головой, хотя когда представил, как она будет в моих объятиях, испуганная, дрожащая и горячая…
– Что-то тревожит? – спросил я.
Фицрой сказал наигранно бодро:
– Нам придется заночевать по дороге. На чужой земле. Это здорово, будет о чем рассказывать… Только как бы девушка не напугалась всякой ерунды.
– Они только ерунды и боятся, – согласился я. – Серьезного просто не замечают, счастливые… Думаю, ночевка не страшна. Но эта сволочь… даже не знаю… отстала или нет?
Фицрой ответил без колебаний:
– Догнать уже догнали. А ночью в темноте больше шансов навалиться скопом.
– Идиоты, – прорычал я. – Сколько уже рухнуло в пыль и грязь!
– Они даже не поняли, – бросил Фицрой. – Или не могут поверить… А самое главное – остальным честь не позволяет отступить.
Я сказал зло:
– Вот так благородные люди и позволили выбить себя начисто! А всякая сволочь осталась.
Фицрой посмотрел на меня несколько странно.
– Надеюсь, имеешь в виду… не себя?
– Есть еще хуже, – сообщил я недовольно. – Вовсе позабивались в норки и дрожат. Мелкой дрожью.
– Лишь бы не крупной, – сказал он серьезно, – то вообще…
Я смолчал, всматриваясь в разворачивающийся перед нами пугающий простор, где никаких дорог, только слева жидкий лесок, справа широкая река, а за нею неприятно горбятся невысокие горы.
Кони идут неутомимо экономной рысью, потом впереди замаячил лес, время от времени сдвигаясь то влево, то вправо, но дорога хоть и виляет, но идет прямо на деревья, что значит то ли обойти не удается, дороги вообще-то не любят леса, то ли насквозь пройти проще.
Дороги в лесу не оказалось в самом деле, а если и есть, то погребена под толстым слоем листьев.
К счастью, полоса леса оказалась узкой, дорога это явно знала, и когда мы наконец продрались через него, почти сразу же конские копыта вступили в
