– Утешил, – ответил я с сарказмом. – Ну ты и свинья, Фицрой.
Он умчался, как горный козел, далеко вперед, но вскоре я услышал его хохот и радостный вопль:
– Я же говорил, я же говорил!.. Впереди завал!
Николетта посмотрела на меня с вопросом в больших печальных глазах.
– Это что… хорошо?
– Ну да, – ответил я без уверенности.
– Почему?
– Он понимает, – сказал я медленно, перебирая, какое вранье ее утешит больше, – что это как бы конец… гм… пути.
– Ой, – сказала она радостно, – сейчас все разгребет, и мы выйдем на солнышко?
– Да, – подтвердил я. – Разгребет быстро и мощно, как курица лапами. Только нужно отойти в сторону. Курицы, насколько помню, гребут под себя, камни могут лететь в нашу сторону.
– Поняла, – пискнула она и торопливо отошла к стене. – Он хороший, правда?
– Просто чудо, – сказал я.
Фицрой далеко впереди в самом деле швыряет в нашу сторону камни, словно исполинская курица, хотя вообще-то больше и кидать некуда.
Я уклонился от летящего прямо в лоб булыжника, подошел и взялся за камень побольше.
– Шансы есть?
– Они всегда есть, – ответил он бодро.
– А если их нет?
Он жизнерадостно заржал.
– Об этом уже не узнаешь! Здорово, правда?.. От победы к победе!
– Ну ты и гусь, – сказал я. – Аристотель! Спиноза, Декарт…
– Они тоже камни таскали? – спросил он. – Как мы в каменоломне? Видишь, не зря там позабавились. Кое-чему научились!
Я не стал уточнять, чему же научились в каменоломне, дыхание надо беречь, воздух здесь спертый, быстро взмок, уже молча выдирал камни из слежавшейся кучи и отбрасывал за спину.
Николетта от дурного воздуха побледнела еще больше, без сил опустилась на камень, но не заплакала, а с такой надеждой смотрела на обоих, что сердце рвется от горячего сочувствия, хотя вообще-то завалило не только для нее, но и для меня тоже, а это важнее всего на свете.
Я так устал, что не услышал, что крикнул Фицрой, но за спиной счастливо завизжала Николетта. Яркая, как кончик лезвия ножа, точка сверкнула между камнями, исчезла, но Фицрой быстро вытащил из груды камней массивную глыбу, остальные сдвинулись, луч света исчез, но тут же выше появились сразу две щели с ослепляющим светом.
Вдвоем разбросали камни, Фицрой первым вылез в нестерпимо яркий, просто ослепляющий свет. Я подал ему Николетту, кое-как выбрался сам.
Фицрой не стал унижать меня помощью, хотя я как демократ от помощи в любой форме никогда не откажусь.
– Где это мы? – спросил я.
Николетта осматривалась тоже, хотя что может узнать женщина, запертая в высокой башне, где должна беречь женскую честь, заодно и честь рода.
– Ушли мы не так уж и далеко, – сказал Фицрой обеспокоенно, – давай быстренько забросаем камнями выход, пусть о нем будем знать только мы.
– Между нами, – сказал я, – только этот лес? Даже не лес, роща? Я имею в виду, между этой дырой и моим замком?
– Да, – ответил он, – вершина того холма вон торчит. Потому давайте перебежками за кустами… Вон до тех деревьев. А дальше, если на карте все точно, в долине большое село. Хоть и чужое, но коней купить сможем.
Я отметил это непривычное «перебежками за кустами», что очень нехарактерно хоть для глердов, хоть для лордов, те и другие никогда не склонятся перед опасностью, всегда в полный рост…
Хотя Фицрой может и не быть глердом. Или быть тем глердом, что приучился подкрадываться к чуткому зверю на расстояние выстрела из арбалета. Или к человеку…
– Побереги Николетту, – распорядился Фицрой, – а я пока сбегаю в село…
Уходя, он подбадривающе хлопнул меня по плечу, я охнул и скривился. Фицрой сразу же посерьезнел.
– Ты ранен?
– Вряд ли…
– Но ты весь в крови.
– Чужая, – сказал я.
– Сними рубашку, – велел он и сам принялся стаскивать ее с меня, а я постанывал, взмыкивал и морщился.
