Зона ужаса (сборник)

– Сынок, – вдруг обратилась к нему старуха неожиданно ясным и чистым, прежним своим, знакомым голосом. – А когда мне пенсию принесут, не знаешь?

– Завтра, ма, – сглотнув подступивший к горлу ком, тихо ответил Сан Саныч.

– Ты тогда зайди ко мне завтра, я тебе денюжку дам. Жинке подарок купишь, у вас же скоро годовщина. Ох, да я ж неодетая! Не смотри, не смотри, нельзя же…

Он вернулся на кухню, набрал в пустую кастрюлю теплой воды, прихватил мешок для мусора и губку. Как мог, обтер бока, спину и ноги матери под аккомпанемент старушечьих стыдливых причитаний. Затем собрал испачканное белье и памперс в мешок и бросил все на полу в прихожей. Подумав, закинул туда же, к мусору, и пакет с ножом.

– Не так, – сказал себе. – И не сегодня, в другой раз.

Скормил ей голубцы, пожелал доброй ночи, как в его детстве они друг другу желали, и, плотно прикрыв дверь спальни, прикорнул сам на диване во второй комнате. Долгожданный сон сразу обхватил его мягкими лапами. Во сне Сан Саныч вспомнил, что у матери была кошка – он сам принес, когда жену еще схоронить не успел. И потом ведь, захаживая к старой, он всякий раз и питомицу ее домашнюю прикармливал, а не одну только мать. Хотел же забрать кошку, когда все закончится, передать Алле…

На следующее утро бежал из квартиры в панике. Потому что, проснувшись, увидел серую пыль, покрывшую подлокотники дивана, рукава его куртки и кисти рук толстым весомым слоем. Пол, стены и мебель точно обросли за ночь шерстью, пыль даже с потолка свисала перекрученными бесцветными гирляндами. Когда Сан Саныч стремительно шагал к выходу, липкие толстые нитки разбивались об его щеки. Он зажмурился, чтобы пыль не попала в глаза, но прежде, пробегая мимо дверей в спальню матери, увидел в приоткрывшуюся щель… Вернее, ему показалось, что он там увидел огромную гору пыли, поглотившую и кровать, и старуху, и стулья с таблетками и пузырьками.

Весь день Сан Саныч бродил по городу сам не свой. Дошел аж до самой речки, лед на которой уже потрескался и поплыл белыми осколками по черной воде. Так и внутри Сан Саныча все трещало по швам, кусками отваливалось и бултыхалось без толку, как дерьмо в проруби. Он стоял на берегу, где среди снежных проталин пробивалась первая едва живая травка, и смотрел на реку, на льдины и на развалины старого химзавода по другую сторону. Думал о женщинах, которые его окружали в течение всей жизни: о жене, о матери и об Алле, последней и единственной оставшейся у него подруге. Думал о времени и о пыли. О том, что в итоге – а итог-то один – всё на свете превращается в прах. Вот и его пора, знать, пришла. Откладывать больше нельзя.

В этот раз он прошел мимо заветной вывески «У А. лы». Конечно, он предпочел бы провести вечер – все оставшиеся ему вечера – там, в тепле и уюте за спокойными разговорами. Но в голове крутилось: баночка треснула, Хэ, Зэ… И в том, что мать уже абсорбировала кошку, Сан Саныч почти не сомневался.

Безумие. Древнее запыленное безумие. Он снял куртку, стащил с ног обувь и снова взял в руки нож, который, как и мусор, остался валяться в прихожей. Шел будто бы по ковру, хотя здесь никогда даже завалящего коврика не бывало, только потрескавшийся линолеум. И все же стопа через тонкий носок ощущала мягкое и холодное, словно он шагал по слегка припорошенной снегом земле.

– Ма?.. – позвал он.

Пыль немедля осела на языке. Сан Саныч зашелся кашлем, подавившись ею.

В темноте тоскливо скрипнула дверь спальни. Зашуршала, осыпаясь, серая крошка. Как много пыли!.. Как много!..

Баночка треснула, сынок, тридцать один, ноль-один. Нечистый меня подъедает…

– Боже, дай мне силы, – всхлипнул Сан Саныч.

«Ты видел, ты видел, ТЫ ВИДЕЛ!» – в отчаянии вопил его мозг, зажатый пульсирующей в висках болью, словно тисками. Перед глазами вновь встала картина, в которую Сан Саныч отказывался верить утром и не мог поверить сейчас.

– Ма, ты спишь?

– Ш-шынош-шек, – донеслось из спальни.

Он распахнул дверь. И сначала подумал, что все-таки безумие, сожравшее разум матери, добралось и до него.

– Шура… поди ш-шуда, – прошуршало со стороны кровати.

Мать лежала там голая. И вместе с ней, прижавшись к грузному высокому боку, лежала еще одна старуха. Когда Сан Саныч вошел, головы обеих с тихим шорохом повернулись к нему, и он увидел, что они срослись. Дряблая серая кожа будто сплавилась в единое целое. У них была одна щека на двоих и всего три глаза – четвертый утонул в складках кожи и в пыли, обе женщины были покрыты пылью так, словно целиком состояли из нее.

Сан Санычу показалось, что он узнает лицо второй старухи. Тонкая сухая ее рука потянулась в его сторону, словно моля о помощи. Взгляд Сан Саныча упал на стул перед кроватью. В поле зрения оказались дешевая черная сумочка и несколько рассыпанных банкнот.

– Шуда, – прошуршала почтальонша, абсорбированная его мамашей. Из впадины рта просыпались серые, искрящиеся крошки пыли. Сан Саныч, сдержав возглас омерзения, несколько раз нажал кнопку выключателя – безрезультатно.

«А зачем тебе свет? Теперь-то ты все уже видел».

– Шынок! – Темный холм на кровати перед ним содрогнулся от гнева и нетерпения.