холодно.
Дорожки во дворе были аккуратно расчищены и вели в разные стороны. Одна к низкому, темному от времени сараю, другая к корявым яблоням в саду, третья уводила куда-то за дом. Огромные сугробы сверкали серебряными искрами, из них поднимались стволы гигантских деревьев с толстой грубой корой.
Внутри жилища сновидящего было забавно. По двум сторонам от темного коридорчика – кухня и маленькая комната, впереди еще какое-то помещение, побольше. Узкая лестница вела на второй этаж. Дверь наверху была приоткрыта и поскрипывала от сквозняка, приоткрываясь и снова захлопываясь. Пахло горячим камнем нагретых печей, вареными овощами, каким-то барахлом. Феликс поморщился. Дом плебея. Можно было догадаться.
– У него серьезные проблемы с социализацией, – снова заговорила мать, и Феликс покосился неодобрительно. Считали, что он похож на нее. Густыми, кудрявыми волосами, цветом глаз, врожденным аристократизмом, доставшимся от очень далеких предков.
– Проблемы, значит, – повторил старик, стягивая засаленную куртку.
Мать хотела ответить, но осеклась под его неодобрительным взглядом.
– Посидите в зале, – велел хозяин родителям пациента. – А мы с парнем поговорим.
Он внезапно взял Феликса за плечо, ухватил словно железной клешней и потащил в комнату напротив крошечной грязноватой кухни. Закрыл дверь. Привалился спиной к косяку и спросил вполне добродушно:
– Ну?
Феликс сел на единственный стул, стоящий напротив кровати, застеленной потертым одеялом, и вызывающе посмотрел на сновидящего.
– Что, «ну»?
– Рассказывай.
– О чем именно, простите? – надменно скривил губы гость, хотел добавить, что не обязан озвучивать глупости, которые пришли родителям в голову, но наткнулся на взгляд сновидящего и предпочел не произносить вслух заранее подготовленную фразу.
– Что ты натворил? – спросил старик.
– Ничего.
– Пока ничего?
Феликс снова дернул плечом и признался неожиданно для себя самого, хотя не собирался вообще ничего говорить, предоставив это сомнительное удовольствие родителям:
– Им кажется, что я безразличен, жесток и вообще мне на всех плевать.
– Убил кого-нибудь? – заговорщицки подмигнул старик.
– Нет! – Феликс невольно отшатнулся. Но бежать было некуда, спинка стула, к которой он прижался, отрезала все пути отступления.
– Но хотел?
Он промолчал.
– Ладно, давай посмотрим.
Хозяин вытащил из-за шкафа дряхлую раскладушку. Поставил на пол возле кровати, бросил на нее тонкое одеяло, снятое с кровати, подушку.
– Ложись, – велел сновидящий. – И спи.
– Что-то не хочется. – Феликс брезгливо осмотрел жалкое ложе.
– Постарайся захотеть. – Мужчина пошел к выходу и выключил свет.
Скоро из-за неплотно прикрытой двери послышалось приглушенное бормотание голосов. Пациент снял ботинки, стянул куртку, небрежно бросил ее на стул. Лег. Пружины раскладушки тут же завизжали и застонали под ним. В нос ударил запах пыли от подушки и плесени от древней мебели. Феликс несколько раз чихнул, спихнул одеяло в ноги, подальше от лица, и закрыл глаза.
Несмотря на все неудобства, он больше не чувствовал ни раздражения, ни злости. Было скорее смешно. В печке шелестел и потрескивал огонь. За окном падал снег. Тишина и тепло обволакивали мягким коконом. Уходила суета и вечная гонка в попытке доказать, что он лучший. В учебе, в спорте, в отношениях с девушками.
«Здесь-то я точно лучший», – подумал Феликс удовлетворенно и уснул.
Ему ничего не снилось. Сон был глубоким и спокойным. Без кошмаров, мучительного желания насилия, выматывающих неисполнимых желаний.
Кажется глубокой ночью заходил хозяин, гремел заслонкой в печи, смотрел на спящего, сказал что-то невнятное, потом ушел.
Феликс проснулся от света, бьющего в глаза. В комнате было зябко. Сквозь окно, покрытое морозными узорами, светило белое зимнее солнце.
Тишина дома давила на уши. Для того чтобы обойти его весь, потребовалась пара минут. Ни матери с отцом, ни их вещей нигде не было.
Феликс выглянул в окно – машина тоже исчезла. На том месте, где она стояла вчера, из-под снега, примятого колесами, выглядывали вызывающе красные цветы.
