Поскользнулся на льду, едва не упал, но удержался, схватившись за… гнутую металлическую ручку в заборе. Том самом, глухом, сколоченном из серых досок.
Беглец выругался, слыша в своем голосе дрожь приближающейся паники и беспомощность. Отступил, проваливаясь в снег, и побрел прочь. Больше он не думал ни про возвращение домой, ни про станцию, ни о словах, которые скажет бросившим его родителям. Просто хотелось уйти от кошмарного дома куда угодно, только подальше.
Мороз усилился, хотя, казалось, куда уж больше. Феликс промерз насквозь, и только упорство толкало его, заставляя идти вперед.
Он не знал, сколько времени двигался по замкнутому кругу. Часы тоже издевались над ним, показывая все те же десять часов двадцать минут.
Смеркалось. День шел на убыль. А впереди вновь маячил дом, скрывающийся за длинным серым забором. И больше Феликс сопротивляться не смог.
Сновидящий чистил картошку. Сидел за кухонным столом, аккуратно срезал кожуру на замызганную газетку, опускал желтые, как сливочное масло, клубни в кастрюлю с холодной водой.
– Есть будешь? – спросил он снова, как будто не было утреннего столкновения и взаимных оскорблений.
– Буду, – отозвался Феликс, негнущимися пальцами расстегивая куртку. Уронил ее на пол.
Подошел к печке, прижался к ней боком, щекой, обеими ладонями, блаженно впитывая жар раскаленных кирпичей. Ему уже было все равно, что произошло с ним, единственное, чего хотелось – перестать трястись от озноба.
Нестор поставил на плиту кастрюлю и полез в шкафчик за тарелками.
– Ну, как погулял?
– Замерз как собака, – признался Феликс. – И дом твой словно заколдован. Куда ни пойду, к нему выхожу все время.
Сновидящий хмыкнул.
– Бывает. Сосед вокруг моего забора полночи ползал. Идет, по доскам шарит и все в калитку упирается. Пришлось выходить, провожать.
Феликс усмехнулся невольно, поворачиваясь к печке спиной. Нестор посмотрел на него с улыбкой, притаившейся в ярко-голубых глазах с опущенными внешними уголками.
– А ты, я гляжу, проветрился. Ум вернулся.
– Извини, – сказал гость искренне. – Я вчера вел себя не слишком вежливо.
– Ладно. Забыли. Парень ты неплохой, вижу. Но больше не груби. Не люблю этого.
– А я не люблю, когда мне указывают.
Простая еда была нереально вкусной. И лишь после третьей порции добавки Феликс продолжил разговор:
– Так что ты увидел? Про меня.
Старик отодвинул тарелку.
– Увидел кое-что.
– Ну и? Проблемы с выработкой серотонина? Недостаток магния, влияющего на хорошее настроение? Полное отсутствие в мозге черного миндалевидного тела, отвечающего за минимальную осторожность…
Феликс мог еще долго перечислять всевозможные симптомы. «Умничать», по словам приятелей. Но старик зыркнул на него исподлобья и буркнул:
– Ты дэймос.
Феликс выронил вилку, и та звякнула о край тарелки. Уставился на старика, довольного произведенным эффектом.
– Это типа шутка?
– Таким не шутят. – Сновидящий поднялся и принялся неспешно убирать со стола.
– Дэймос. – Повторил Феликс, осторожно пробуя опасное слово на вкус. Оно отдавало терпкой крепостью дорогого вина, сладостью вседозволенности и горечью пепла от сожженного будущего.
– Танатос. Убийца, – подбросил Нестор два новых определения в разгорающийся костер сомнений и тревог.
– И что теперь?
– Теперь я буду тебя учить.
– Чему?
– Всему, что знаю.
Нестор посмотрел на гостя, ошеломленного свалившейся на него правдой.
– А сейчас иди-ка ты спать. Едва сидишь. Завтра поговорим.
Сил на спор и дальнейшие расспросы не было. Феликс поднялся и пошел в комнату, где уже провел одну ночь. Снял ботинки, лег на раскладушку, натянул шерстяное одеяло, его больше не смущал его пыльный запах, и отключился.
Проснулся он от жара, кипящего во всем теле. Голова раскалывалась, горло болело так, что невозможно было глотать, а еще саднили руки и ныл бок.
