«Сигналками» в колдовском просторечье обзывались самые простенькие амулеты, впитывающие порчу. Заговаривались они легко и быстро – на зарю, росу и четыре поклона, делались из трав, веток и листьев. Силы большой не имели, так не для того и ставились – однако, если кто-то бы вдруг попытался навести порчу на землю или на жилище, амулеты мгновенно вяли и плесневели. Правда, это нужно было еще вовремя заметить – для того и существовал малый колдовской обход. Вот только в новом селении делать его пока было некому.
Подходя к строящемуся поселку, колдун и его спутники встретили на пути двух девушек: белую, хорошо знакомую им Ус-нэ и тоненькую ясноглазую Хлейко.
– Девицы-красавицы, ох! – забежав вперед, Нойко проворно поклонился. – И кудай-то вы дороженьку-путь держите?
– Не дороженьку-путь, а путь-дороженьку, – с усмешкой поправила Устинья. – За ягодами пошли, там, в лесу, говорят, много.
– Что ж вы одни-то, одна – без мужа, другая – без возлюбленного?
– Так мужья все при деле нынче, а мы вот отдохнем малость.
– Все равно. Места для вас незнаемые, одним-то нехорошо.
Ус-нэ отмахнулась:
– Да есть у нас защитники – Кольша Огнев да Семка Короедов, казаки наши, с аркебузами догоняют. Напросились, чего уж. И супруг мой тут охотится, рядом. Так что не пропадем!
– Ну, тогда удачи!
Помахав девам рукой, Дрянная Рука бросился догонять своих. Что и говорить – дел-то еще было много, и очень важных. А не то запросто бы сбегал с девчонками в лес, уж не отвязались бы!
К темневшему верстах в двух лесу девушки пошли краем болота, густо поросшего густым камышом и высокой осокою, а ближе к лугу – и кустами красной и черной смородины. Особо не торопились, дожидались казаков, да и смородины было – тьма. Ее и брали – ягоды все попадались крупные, вкусные, аж скулы сводило.
– Ой ты, злой мороз, мороз-батюшко… – наевшись ягод, завела Устинья песню. – Не морозь мово суженого, не морозь…
Потом, в свою очередь, и Хлейко что-то запела – только куда более ритмичное, быстрое.
– Под эту песнь у нас молодежь хороводы водит, – кончив петь, пояснила девушка. – На празднике в честь светлого и веселого бога Хоронко-ерва.
Про бога Устинья не поняла – язык здешних сир-тя отличался от того, какой она знала, да и знала-то так себе – разговор поддержать, поблагодарить, позвать куда-то. Не шибко-то и учили острожные полоняницы-девы, даже Митаюки, уж на что, казалось бы, добрая, а и та с русским предпочитала по- русски же и разговаривать, словно бы родной своей речи стеснялась… А может, и не стеснялась? Может, просто не хотела, чтоб чужие язык сир-тя ведали? Кто ее, Митаюку, знает, хоть и помогала она всем и для всех была добрая.
Порвав смородины, девушки отправились к лесу, за ежевикой и черникою. Шли краем болота, из которого вытекал ручей, превращаясь в небольшую речку. Неподалеку, за густым кустарником и рябиной, виднелся большой луг с высокой зеленой травою, на котором были заметны стога… Какие-то странноватые – с шипами.
– Господи, – Устинья сразу же насторожилась. – Это кто же эти стога метал?
– О, великие боги! – присмотревшись, прошептала Хлейко. – Это вовсе не стога, это – шипоносы!
– Кто-кто?
– Шипоносы. Мы их так зовем… они хоть с виду и страшные, но не злые совсем, травоядные.
– Ничего не понимаю. Вот эти стога – травоядные?
Третий день уже стояло безветрие, как вдруг росшие за лугом высокие кусты шатнулись, заколыхались ветвями… и в обход зеленого, с шипоносами, луга взметнулись, поскакали на задних могучих лапах драконы! Серовато-зеленые, с черной полосой по хребтине, от небольшого на черепе гребня и до кончика хвоста, с недоразвитыми, как и у всех прочих хищных драконов, передними лапками, лошадиной мордою и огромной пастью, усеянной острыми зубами! Величиной чудища были с избу, а прыгали быстро и ловко, не то что не особенно поворотливый огромный двуног!
– Давай-ка к болоту, подруга! – первой сообразила Ус-нэ. – Там, в смородине, спрячемся да молиться будем – может, не найдут нас чудовища, проскочат?
Девы так и сделали, бросились поскорее обратно к смородиновым кустам, упали, царапаясь о колючие ветки, затаились.
– Господи, пронеси!
Выскочив к болотине, драконы озадаченно застыли, принюхиваясь и помахивая хвостами, словно игривая, вышедшая помышковать кошка. Немного постояв, оба ящера пригнули шеи, опустив безобразные морды к самой земле, так, что смрадное дыхание чудовищ обдало дев, вылетев, словно из давно не чищенной выгребной ямы. Твари плотоядно сопели, желтые, немигающие, как у змей, глаза их, казалось, прожигали насквозь.
– Господи…
Устинья чуть шевельнула рукой… случившаяся рядом сухая веточка едва слышно переломилась… С шумом раздув ноздри, драконы тут же насторожились, переглянулись, словно поддавшиеся азарту охотники – так они и были сейчас охотниками, а несчастные девушки – дичью!
