глубокой и полноводной реки Койно (Васильковой) и насчитывало около сотни жителей, что было аж на два десятка больше, чем в соседнем, вверх по реке, поселке Марг-Койно – «Васильковый холм», откуда возмужавшие юноши Койно-орга брали невест, отдавая своих сестер замуж за «холмистых», над коими всегда подшучивали, но не сильно, все-таки как-никак не чужие.
Правда, в последние лет двадцать пять, а то и поболе, смеяться, пожалуй, стоило над «долинниками». Селение их, когда-то вполне ухоженное и красивое, ныне пришло в полный упадок; позабытые всеми богами и центральной властью местные володетели – великий колдун, жрец храма мужского бога, Харсемиба, военный вождь Та-Каиша и предстоятельница Дома девичества, почтеннейшая Ку-Фарната, сообразуясь со своими представлениями о власти, творили в селении все, что хотели – а не хотели они ничего, кроме как всемерного почитания и тихой, вполне себе зажиточной жизни. Никаких новшеств не признавали, все делали так, как поступали предки, да и больше говорили, чем делали.
Глядя на них, донельзя обленились и деревенские жители, раньше державшие и коров, и овец, и коз. Нынче же в Койно-орге давно забыли вкус парного молока, отвыкли от коровьего мычания, от блеяния овец и коз. Зачем все это, когда великий жрец Харсеми-ба исправно снабжает «долинников» вкусными спинокрылами, покорно идущими под нож? Да и забивали-то спинокрылов не сами жители, не воины и не слуги, а рабы-менквы, кои в количестве трех особей обитали на окраине, навсегда прикованные к вкопанному в землю столбу с деревянным идолом могучего бога.
Жилища постепенно приходили в упадок, заброшенные огородики и поля заросли сорной травой, а рыбу в реке ловила лишь молодежь – просто так, от скуки. Зачем? Когда на главной площади перед храмом, крытым растрескавшейся от старости шкурой рогача, всегда жарилось вкусное мясо с плодами, силою древнего колдовства росшими совсем рядом, за храмом. Плоды эти, по вкусу напоминавшие дыню, пользовались неизменным спросом вверх по реке, и жители Койно-орга обменивали их вначале на зерно, потом – на муку, а ныне и просто на уже испеченные лепешки. Сами вверх по реке не плавали – разве только глупая молодежь, – дожидались, когда явятся «холмистые» и те, кто жил еще дальше, на границе земель ужасных и полудиких тотемников, всерьез поклоняющихся скотам.
Что и сказать – хорошо жили, спокойно, и сами никого не трогали, и их не оставляли милостями великие боги. Васильковая река была щедрой на золото – проходившие обряд посвящения юноши намывали его изрядно, в распадках попадались и самородки, так что проблем с выплатой дани столичным колдунам никогда и не возникало. Платили исправно, тут уж не отвертеться – наполняли глубокую лодку да поднимались вверх по реке, аж за Марг-Койно, к небольшому узкому озеру, где обычно и дожидались сборщики дани. Тоже ленились – ну, не в каждую же забытую богами деревню заглядывать! Зачем, когда сами несут?
Так и жили – всем хорошо, всем удобно, только вот поселок все больше загнивал: рушились от неухоженности дома, падали покосившиеся заборы, а молодежь, не обращая внимания на страшные сказки, частенько убегала к тотемникам – там привечали воинов, там можно было прославиться, добыть в лихих набегах богатство и много-много жен. В Койно-орге же воины были без надобности – врагов вокруг никаких, дань платится вовремя, даже свирепые ящеры сюда, на побережье, забредали редко – холодно, постоянно дуют злые промозглые ветра.
– Ну? И кто мою лодку взял, может, скажете? – обведя гневным взглядом приятелей, прищурился молодой Мюсена-ка, что значит «кочевник».
И правда «кочевник», ну не сиделось ему на месте никак, все время влезал не в свое дело, ссорился со стариками, мудрых предков не особенно почитал, забывал и про богов, бывало. И все сходило с рук – как же, родной племянник вождя, к тому же один из лучших воинов. Из лука бил лучше всех, дальше всех метал палицу, мог проползти незаметно, полсуток бежать через лес без отдыха. А еще отлично плавал, нырял. У «тотемников» такому бы цены не было… но только не здесь. Здесь всем было все равно. Ну воин ты – и что? Хочешь в дозор – пожалуйся, не хочешь – не надо, на то обереги есть, великими и мудрыми предками заговоренные. А хвастаться, выше других себя выставлять – младому юноше не к лицу. Надо быть как все, не выделяться, уповая не на собственную дурость, а на милость великих богов, вовсе не оставляющих славный Койно-орг своими милостями. Ну а как же? Никто раньше времени не помирал, враги и драконы не нападали, еды было вдоволь, так же – и золота. Чего ж еще нужно-то? Живи себе спокойно, как все, и не выделывайся.
А вот Мюсена-ка так не мог почему-то! Может, потому что еще слишком юн был да глуп – едва семнадцать исполнилось, какие там мозги, а может, просто характер такой имел, не зря же прозвали Кочевником. Ну, не сиделось парню на одном месте, а одному где-то рыскать скучновато было, вот молодежь и подбивал, и сейчас вот собрался вверх по реке плыть, да вот только куда-то пропала лодка. Хороший такой челнок, недавно обменянный в Марг-Койно на мешок золотого песка. Там же, в Марг-Койно, была у Мюсена-ка подружка – дочка местного колдуна, гордая красавица Хлейко-нэ – «Чистенькая», про которую все говорили, что злючка, а вот Кочевник так не считал. Вот и сейчас к ней плыть собрался – а челнока-то и нет!
– Да не брали мы, – отнекивались сотоварищи, тощие полуголые сопляки, не без страха посматривая на своего заводилу.
С таким только свяжись! Правильно родители запрещали. Небось нынче собирался подбить всех подняться вверх по реке да лесом уйти к тотемникам, поглядеть на их большие и богатые города, в которых, говорит, живет аж по несколько тысяч человек!
Врет! Врет и не краснеет – не может быть, чтоб столько человек в одном селении проживало, где они там все поместятся-то?
А лодку Кочевника никто не брал, и не думал даже, воров в Васильковой долине нет. Просто отвязали вчера веревочку, вот и уплыл челнок вниз по реке – туда ему и дорога, ищи теперь.
Нет, конечно, имелись и другие лодки… только все прохудившиеся, старые, на таких вряд ли в дальний путь пустишься… и в ближний-то боязно.
– Ты, Мюсена-ка, на нас не обижайся и глазами не сверкай, – поглядывая на переминавшихся с ноги на ногу приятелей, негромко промолвил
