– Нет! Дурака валять не станем. А ну, живо прибавили ходу, дьявол вас забери!
Как только чужаки покинули распадок, дюжина дев, тотчас же сойдясь вместе, превратилась в одну – сероглазую красавицу Сертако. Надменные воины слились в колдуна Енко Малныче, а хмурые подростки – в его ученика Ясавэя, что родом из далеких северных краев.
Наблюдавший за всеми этими метаморфозами Иван Егоров, выйдя из дальней хижины, размашисто перекрестился и пробормотал молитву: слишком уж явным и наглядным оказалось сейчас колдовство, сотворенное другом Енко.
– Видал бабенок, ведьм… так же вот колдовали, – тихо молвил подошедший Михейко. – Потом их прилюдно на торжище сожгли.
– Молодец, Енко! – атаман потрепал приятеля по плечу. – Поверили, а? Так что будем готовить встречу.
Ничего не сказав, молодой колдун, пошатываясь, отошел к ручью, уселся на корточки, зачерпнув ладонями воду. Грудь его тяжело вздымалась, с черных волос стекали вниз крупные капли пота. Подбежавшая Сертако, присев рядом, обняла суженого за шею и принялась что-то шептать.
– Да-а, – протянул Михей. – Однако колдовать-то не такое просто дело. Эвон, поту сколько ушло!
– Атаман! Атамане! – из зарослей неожиданно выскочил Семка Короед.
– Тьфу ты, скаженный! – бугаинушка выругался и сплюнул. – Хоть предупредил бы. Я ведь мог и пришибить невзначай. Ослопом бы двинул легонечко – и поминай как звали.
– Дело у меня, дядько Михей, – обежав бугая стороной, Семка поклонился Ивану. – С докладом я.
– Ну, так докладывай.
– Дракон пришел! – выпалил Короедов. – Ну, тот самый полосатый ящер, что с Нойко… Только вот седок-то на нем другой. Совсем незнакомый парень. Местный, да.
Атаман задумчиво погладил шрам:
– Нойко свою работу сделал – иначе б супостаты дозор бы не выслали. А что за парень… Ну, пойдем, глянем. Все равно сейчас всех собирать – мыслю так: враг ждать не будет, постарается напасть быстро, ночью или рано утром. Урвет, что надо – и в море.
– Да уж, – Михейко подкинул в руке огромную свою дубину и хмыкнул. – Я вот им урву!
Рейдовым отрядом командовал сам капитан. Он шел впереди, едва не наступая на пятки высланным вперед дозорным, и все остальные едва поспевали за своим командиром. Еще бы, каждый из матросов тащил тяжелый мушкет, а то и два, плюс припасы – порох да пули, да палаши- алебарды-сабли, да шлемы-кирасы. Хоть моряки и не особенно-то жаловали защитное снаряжение – что случись, живо с ним отправишься на корм рыбам, – но здесь все же одели: и латные кирасы, и шлемы, напоминающие широкополую, с небольшим гребнем, шляпу каски-кабассеты и вычурные, изогнутые, словно морская ладья, морионы. Как раз такой имелся у Фогерти – испанский трофей, изящный, с золотой насечкой; даже у капитана, и у того был куда как проще. Все потому, что старина Бишоп, как и почти все здесь, всегда, всю свою жизнь ходил по морям и к сухопутному снаряжению относился с презрением. Фогерти же, немало повоевавший на суше, наоборот – и кирасу, и шлем, и шпагу берег и лелеял, ценя в них не только боевые качества, но и внешний вид. Ну, красиво же! Приятно любому глазу видеть, как вспыхивает солнце на золоченой рукояти шпаги, отражается в черненых узорчатых латах, блестит на гребне шлема. Красиво, да! И не особенно тяжело – латный нагрудник всего-то чуть больше двух десятков фунтов и весит, вполне сопоставимо с весом мушкета. Удобен, движения ничуть не стесняет, и не то что стрелу – даже из арбалета выпущенную, – но и аркебузную пулю держит! Не всякий, конечно, панцирь столь прочен, но тот, что у лекаря-кондотьера, – да. Толедской работы латы.
«Сэр Джон» тоже надел панцирь, сверкающий полированным металлом, с аляповатыми золотыми бляшками в виде каких-то чудных зверей, то ли коз, то ли баранов. Впрочем, очень может быть, что это была вольная фантазия мастера на темы золотого руна и аргонавтов, Фогерти как раз так и думал, но капитана благоразумно не спрашивал, сомневался – знает ли тот, кто такие аргонавты, да и вообще, слыхал ли хоть когда-нибудь о поэзии древней Эллады?
Бишоп взял с собой две дюжины человек, оставив на корабле лишь раненых, вахту да юнгу. Жаль, нельзя было прихватить пушки – уж больно тяжелы, с батарейной палубы вряд ли вытащишь, да и шлюпка все равно по ручью не прошла бы – перекаты, да и так, слишком уж мелок.
Ничего, не так уж и далеко идти. Да и радостно! Туда – в веселом напряжении от предстоящей битвы, точнее говоря – избиения дикарей, ну а обратно – еще веселее, с добычей, тем более своя ноша не тянет.
Подходя к распадку, Бишоп разделил отряд на две части – одна, во главе с ним самим, укрылась в овраге, другая же – восемь человек под командованием опытного кондотьера Фогерти – резко взяла левее, намереваясь обойти селение со стороны леса так, чтоб ни один дикарь не ушел, не унес бы с собой и малую толику золота.
– Ждите заварушки, Джеймс, – глухо напомнил капитан. – Как только мы войдем в селение, тогда и выступайте. Не то к черту перестреляем друг друга.
– Я помню, сэр, – Фогерти отвесил легкий поклон и, махнув своим головорезам, скрылся в ореховых зарослях.
Оставшийся при капитане боцман Джек Стром хмыкнул: не совсем уловил, чего в поклоне кондотьера было больше – изящества или насмешки?
– Чуть выждем.
Осторожно выглянув из оврага, Бишоп приложил зрительную трубу к правому глазу и глянул на селение.
