– Машину из ремонта заберу и заеду, – пробурчал Долинский, продолжая изучать газету. – Этот Горбачёв – просто идиот! Но, может, оно и к лучшему. Тэтчер ему улыбается, ха-ха! Веня, ты этого не слышал, усёк?
Веня кивнул и стал покорно собирать разбросанные игрушки. Он давно знал: что бы ни говорили одноклассники, поддерживать шутки о властях и политике нельзя. Всё всегда может измениться, и тогда за слова придётся отвечать.
Так учил папа, а папа зря не скажет.
Собирая солдатиков, Веня постарался припомнить, что знает о пионерских лагерях. Судя по фильмам, всё не так уж плохо, хотя спать в одной комнате с оравой других мальчишек Вене совершенно не хотелось. К тому же там подъём по утрам… Зачем нужны каникулы, в которые нельзя поспать вдоволь?
Кому они нужны?
Веня с ненавистью посмотрел на приготовленный мамой потёртый чемодан и стал собираться. Первым делом напихал книг и игрушек, после чего понял, что места под что-нибудь ещё не осталось.
– Значит, так, сынок! – Отец неслышно подошёл сзади и положил руки Вене на плечи. – Игрушки с собой никто не берёт, потому что лагерь должен всё необходимое предоставить. Мы, между прочим, деньги платили за путёвку. Небольшие, но… Нам ведь и недоплачивают в нашей системе! Я тебе рассказывал. Что касается книг, то ты что же, хочешь, чтобы кто-нибудь взял у тебя книгу и не вернул? Или разодрал, изрисовал? Нет, Венька, вытаскивай всё. Кстати, джинсы ранглеровские тоже не бери. Они не для того покупались, чтобы ты их разодрал за одну смену. Поедешь в чём попроще и старых кедах.
– Они мне малы! – возмутился Веня.
– Потерпишь! – Отец развернул сына к себе и серьёзно посмотрел ему в глаза. – Ты необычный мальчик, Веня. А необычных никто не любит. Поэтому надо прикидываться обычным, серым, неинтересным. И я тебе искренне советую: не надо там умничать. Умных тоже не любят. Делай, как все. Все пойдут хулиганить – ты тоже иди, но не первым, и далеко не заходи. Чтобы не выделяться, понял? Тогда коллектив тебя примет. Это будет тебе хорошей школой. А вернёшься – снова станешь жить, как привык. И ещё… – Голос старшего Долинского слегка дрогнул. – Вряд ли там будут вкусно кормить. Но ты мужчина и должен уметь проглотить любую дрянь. Если совсем плохо – не доедай, но и не ругайся, чтобы кто-нибудь не решил, что ты дома одним дефицитом питаешься. Там будут и дети из бедных семей.
– Они будут драться? – На глаза Вени навернулись слёзы.
Мама много раз ему говорила, что дети из бедных семей злые и всегда бьют таких, как он – необычных, необыкновенных и умных. И в ранглеровских джинсах.
– Нет, если правильно себя поведёшь, тебя никто не тронет. Никогда не спорь с коллективом, а коллектив – это на самом деле заводилы. Сильные мальчики, которые сбились в тесную компанию и командуют остальными. Высмотри их и подружись. В общем, учись. В жизни такой опыт очень пригодится. Весь мир так устроен, и надо этим пользоваться, правильно себя вести. И тогда однажды ты поймёшь, как просто управлять людьми через их же лидеров, которые считают себя сильными и независимыми.
Вениамин послушно кивнул, хотя про себя думал иначе. Но это уже был урок, выученный им самостоятельно: не спорь с отцом, потому что он сильнее, и как он захочет, так и сделает. Лучше слицемерить и не слишком протестовать. Но в пионерлагерь он по-прежнему не хотел, считая это глупостью и пустой тратой времени. Тем более если там вдобавок ко всему плохо кормят. И бьют.
Но деваться было некуда.
…Около двух часов они тряслись на автобусе, хотя, как Веня узнал, пионерский лагерь «Горнист» располагался не так уж далеко от железнодорожной платформы, куда прямо от Москвы ходила электричка, на которой можно было бы доехать гораздо быстрее. Информацию он почерпнул от соседки по сиденью, полной веснушчатой девчонки, которая отдыхала в этом лагере в прошлом году и всю дорогу без умолку трещала о живом уголке с кроликами, о дежурствах по столовой, редких выходах на речной пляж и тому подобной ерунде. Веня старательно делал вид, что ему интересно, и улыбался.
«Если станет совсем плохо – убегу! – думал он про себя. – Перед контролёрами в электричке поплачу, если поймают, навру что-нибудь. А в Москве у метро буду просить у прохожих, кто-нибудь обязательно даст пятачок, люди у нас добрые. Доберусь до дома и сразу пойду к Ковальчукам, скажу, что в лагере эпидемия какая-нибудь! Холерная, например! И поэтому всех распустили по домам! Должны поверить. Дадут мне ключи, вот я и дома. Ковальчуки, наверное, даже с родителями связываться не станут – где их искать в Болгарии? А если и свяжутся, то ведь не вернутся они из-за меня, попросят Ковальчуков присматривать за мной, им нетрудно, ведь на одной площадке живём. Вот и всё!»
План побега приободрил Долинского, но вскоре его вновь постигло разочарование. Оказалось, что лагерь окружён высоченным забором, а единственный КПП жёстко контролируется. Само это слово, КПП, пугало Веню до мурашек, поскольку от него веяло чем-то серьёзным и военно-полевым, а папа всегда говорил, что от армии следует держаться подальше.
На КПП имелись большие ворота для проезда машин и маленькая калитка, возле которой постоянно дежурили взрослые. Ещё Веня узнал, что в заборе тоже есть пара калиток, но они постоянно заперты, а ключи получают только вожатые и только для того, чтобы вывести детей в лес или на реку.
Получилось, что родители загнали единственного сына в мышеловку, и это обстоятельство вызвало ещё один приступ горькой обиды. Правда, плакать Долинский не стал – не мог себе позволить.