– И что же?
– Куэйхи.
Хоури взяла кувшин и допила воду.
– Не знаю, что это такое, – сказала она.
– Жаль. Я надеялся, ты хоть что-то вспомнишь.
– Пойми, Скорп: эти слова могут иметь какой-то смысл для Ауры, но не для меня. Я всего лишь ее мать. А Ремонтуар не умеет творить чудеса. Он создал между нами связь, но это не означает, что мне известны все мысли Ауры. Я бы тогда просто спятила.
Помолчав, Хоури добавила:
– У вас есть базы данных и компьютеры. Почему бы не воспользоваться ими?
– Я так и сделаю, когда немного разберусь с делами. – Скорпион поднялся со стула. – И вот еще что. Я слышал, ты обратилась к доктору Валенсину с некой просьбой.
– Да, я говорила с доком.
Она сказала это с наигранным спокойствием, словно передразнивая прежние интонации Скорпиона.
– Я понимаю почему. И мои симпатии на твоей стороне. Если бы мы могли сделать это, не рискуя вашими жизнями…
Хоури закрыла глаза:
– Аура мой ребенок. Ее украли у меня. И я хочу родить ее так, как назначено природой.
– Прости, – покачал он головой, – но я не могу этого позволить.
– И обсуждать тут нечего, да?
– Боюсь, что так.
Хоури ничего не ответила, даже не отвернулась, но Скорпион понял, что она отстранилась, скользнула за барьер, которого он не видел и не ощущал.
Он был готов к тому, что Хоури, получив отказ, разрыдается. Или не станет лить слезы, но обрушится на него с проклятиями или мольбами. Однако она сохранила ледяное спокойствие, ничего не сказала, словно заранее знала ответ.
Скорпион шел к лестнице, и по его затылку бегали мурашки. Но это ничего не меняло.
Аура была ребенком. Но еще и оружием, способным дать людям тактическое преимущество.
Глава двадцать седьмая
Арарат, год 2675-й
Антуанетта остановилась в самой глубине корабельного чрева.
– Джон? – позвала она. – Это снова я. Пришла поговорить.
Она чувствовала, что капитан где-то поблизости. Знала, он наблюдает, подмечая каждый ее жест. Но когда стена зашевелилась, выдавливая из себя объемное изображение человека в скафандре, Антуанетта едва сдержала естественное желание отпрянуть. Не совсем такого явления она ожидала, но выбирать не приходилось.
– Спасибо, – сказала она. – Рада вас видеть.
Контуры очень слабо напоминали человеческую фигуру. Образ перемещался, стена претерпевала постоянные и частые деформации, трепетала и рябилась, словно флаг на порывистом ветру. Временами изображение распадалось, исчезало в грубом изначальном материале стены, и тогда казалось, силуэт скрывается за облачками марсианской пыли, которую приносит горизонтальный ветер, застилая поле зрения.
Фигура прикоснулась перчаткой к узкому визору своего шлема.
Расценив это как приветствие, Антуанетта тоже подняла руку, но фигура у стены повторила свой жест, на этот раз с явным нетерпением.
Тогда Антуанетта вспомнила об очках, которые дал ей капитан в прошлый раз. Достала их из кармана, пристроила на глаза. И снова видимое через очки было искусственным, хотя на этот раз – во всяком случае, пока – изображение никак не редактировалось. Это придало ей уверенности. Антуанетте совсем не нравилось ощущение, что рядом находятся большие и потенциально опасные элементы, недоступные ее восприятию. Жутко было думать, что люди веками принимали подобные манипуляции со своей средой обитания за вполне нормальную сторону жизни, считая перцепционную фильтрацию не более важным атрибутом, чем, к примеру, солнечные очки или беруши. Еще сильнее шокировало то, что люди позволяли контролирующим этот процесс машинам забираться к себе в череп, благодаря чему фокус вообще проходил как по маслу.
Воистину демархисты, да и сочленители, странные люди. Антуанетте приходилось сожалеть о многом, но только не о том, что она родилась чересчур поздно и не приняла участия в подобных играх с искажением реальности. Куда спокойней, когда можно потрогать предмет и убедиться, что он существует.
Но в царстве капитана приходилось подчиняться его правилам.
Барельеф сделал шаг ей навстречу и вдруг отделился, теперь уже обретя вещественность и четкую форму, словно вполне нормальный человек вышел
