– Ты можешь взять с собой возлюбленную, – добавил прежний девичий голос. – Мы ее с радостью примем.
– Чего?!! – взревел Носорог.
– Как ты мог так поступить? – сказал отец Эйнштейну. – С моим сыном…
– Думаешь, мне легко? – взвился тот. – Чертовы Пановы, как же я вас ненавижу! Да я всю жизнь с вами нянчусь, у меня же лучше друзей в жизни не было! Я же вас люблю, идиоты, сволочи, ну почему, за что я должен делать такой выбор… Питер, – повернулся он ко мне. – Ты умнее своего отца, поймешь. Если у тебя есть принципы, которым ты служишь, то обязательно хоть раз, но влипнешь в ситуацию, когда надо выбирать: либо ты выполняешь задачу, жертвуя жизнью близкого человека, либо ты его спасаешь, но задача не выполнена. И совместить невозможно. Такие вилы. Вот как сейчас – либо дети эвакуируются, но при этом ты, самый дорогой мне человек, попадаешь в рабство, либо ты в порядке, но тогда детей уничтожают. Они, – ткнул босс пальцем в сторону трибун, – поставили меня перед таким выбором. И что мне было делать?
Отец подошел ко мне, обнял, прижал к себе:
– Подожди, не горячись. Давай подумаем спокойно…
– Макс, решать ему, – бросил Эйнштейн. – Единолично. Один на один со своими принципами.
– Да заткнись ты, философ!
– Все тихо! – крикнул я и, когда наступила тишина, обратился ко взрослым аномалам: – Предположим, вы их пропустили, а я остался. Что мне помешает через день-два уйти вслед за ними? Вы меня посадите под замок? Свернете мне мозги? Возьмете честное слово, которое бойскауты никогда не нарушают?
– Если захочешь – уйдешь, – грянул голос. – Пробудешь с нами сутки, потом сам решишь, как поступить. Но за эти сутки к порталу никто не пройдет. Это наше условие. Твои друзья проведут ночь здесь, на этой площадке, потом уйдут куда захотят.
И я понял – они не боятся обмана. Если останусь, то уже не уйду. Суток хватит, чтобы меня необратимо изменить…
Эта безнадега чуть меня не смяла – настоящая «давилка», все нутро, казалось, наружу сейчас попрет. И она бы меня смяла, если б не Барсук… Я сел на корточки, глядя в землю. Натали пристроилась рядом, стараясь заглянуть мне в глаза. У нее был свой непростой выбор – как жить дальше, со мной или без меня? А потом я услышал разгоряченные голоса, уловил движение поблизости, и тяжкий груз катастрофы на минуту отпустил рассудок.
Барсук обходил наших аномалов: малышей, восьмилеток, подростков – всех. Собирал их вместе, что-то бурно нашептывая. Прикрывался рукой, чтоб ТЕ не слышали. Буквально зажигал детей короткими репликами. Зачем, что затеял? Барсук – сильный «химик», мальчик-дезактиватор, обычно флегматичный, медленный, основательный. Из-за полноты – объект постоянных насмешек. Любит поспать. Все к себе тащит и прячет: в карманах, под матрацем, везде. Выпросить у него что-нибудь сложно, всегда может доказать как дважды два, что ему это нужнее. И вдруг – такая активность…
Натка поняла, что происходит, раньше меня – без объяснений. Вскочила и меня подняла с земли. После чего начала стремительно раздеваться, сбрасывая всю свою понтовую шелуху.
Трибуны определенно забеспокоились. Наверняка они что-то слышали из того, что нашептывал Барсук, а может, слышали каждое слово. Это не важно. Когда они снова встали и взялись за руки, было уже поздно.
Натали к этому моменту разделась почти догола, до трусов. Верх она не носила, как я успел выяснить прошедшей ночью. Никого не стеснялась, не то было время, чтобы стесняться. Притянула меня к себе и прошептала:
– У нас своя «капелла». А ты – солист.
Десятки детских рук облепили ее тело, места свободного не осталось. Она соединила каждого с каждым, всех со всеми. Поначалу это был продвинутый вариант конференц-связи, но соединения становились нервами и прорастали друг в друга, формируя узлы и ядра, стремительно превращаясь в единую нервную сеть общего пользования типа «кольцо». Сеть развернулась в систему – в нервную систему мощного боевого организма…
– Наша «капелла» круче! – прокричал Барсук, уже не скрываясь.
И правда, круче ощущений я не испытывал. Что там ночь с возлюбленной, разве можно сравнить? (Шучу, Натка, я же шучу, прекрати кусаться!!!) Аномалы, слившиеся в одно целое, – это близко к богу, не врали, гады.
– Питера мы вам не отдадим, – сказала Горгона. Нечеловеческий голос ее, усиленный акустической группой, разнесся по всему пансионату.
Я быстро привел нашу структуру к оптимальному виду, обеспечив максимальную производительность. Детей я воспринимал как модули, каждый со своей функцией. Горгона была вычислительной средой, я – процессором. Аналогия, конечно, условная, но хоть такая, иначе спятить можно с непривычки.
Память была общей. Кто-то выплескивал все, что было за душой, кто-то, наоборот, не хотел открываться полностью, но если уж информация попадала во внутреннюю сеть, то становилась доступна всем.
Эти процессы, которые так долго описывать, длились миллисекунды. С периферии поступил сигнал: подключился новый элемент. Смотрю, кто это… Ба! Эйнштейн!
Мистер Эли Эбенштейн – собственной персоной. Держится за ухо Натали. Бедная девочка, каково же ей всех нас терпеть…
Так вы аномал, босс?
