принять при всем окольном панстве… а он, собака, не явился. Митяй-пастух вместо него пришел, сказал, будто его, войта, скрутило. Ну так и скрутило бы тогда как следует, тогда бы он теперь моих коней не погубил! Ат, были кони!..
Но, думаю, чего уже теперь! Сам себе налил до самых краев, выпил… а закусывать не стал, ничего в рот не лезло. Сижу, на Анельку смотрю. Она вся белая, глаза в слезах, щеки тоже в слезах, но молчит. Я говорю:
— Когда это было?
Она:
— Восемь дней тому назад. Войт пришел, а с ним все они, все наши Купинки…
— И твои братья?
— И братья. Войт на меня кричал, братья молчали.
— Чего кричал?
Она надулась, как мышь, не отвечает. Я говорю:
— Ладно, ладно, не хочешь, так не говори. А дальше что было?
— Ничего. Наш Коляй их встретил, конюшню им открыл. Они наших коней оттуда вывели и повели. Братья меня держали. Войт, уходя, сказал…
Тут она опять замолчала. Я разъярился, говорю:
— Нет, договаривай!
Она тогда:
— А ты договорил? Вот так теперь и я: то, что он мне сказал, это наша великая хлопская тайна!
Я аж вскочил! Ох, не любил я этого! Чего она меня все время своим хлопством попрекает?! Да если б кто другой мне хоть бы половину такого сказал, так я бы не раздумывая ш-шах!…
А тут вскочил и сразу сел, сижу, молчу. Потом, долго помолчавши, говорю:
— Они совсем ушли?
— Совсем.
— К Демьяну?
— Да, к нему.
— А кто их увел? Или они сами ушли? Приходил к ним кто-нибудь? Сманивал?
— Да, — говорит она. — Был у них один какой-то человек. Но я его не знаю, я его только один раз и видела.
— Ладно, — говорю я, — ладно. И наш Коляй с ними ушел?
— Ушел. И Крыся с ним. Купинки теперь пустые. А ты ведь не уйдешь?
Что мне тогда было отвечать? Правду сказать? А зачем ей такая правда?! А тихо, незаметно развернуться да уйти…
Нет, думаю, куда еще идти, зачем спешить, у меня до полнолуния еще три дня, я не себя жалею, что меня жалеть, а что Анелька, а как теперь с ней? Вот и сижу я, молчу. Потом как будто бы надумался и говорю:
— Куда мне от тебя? Никуда, только в смерть.
Ее заколотило всю, кричит:
— Юзаф! Нельзя такое говорить!
— А! — говорю. — Тут говори не говори, а еще никто на этом свете от смерти не спрятался. И что нам теперь здесь безвылазно сидеть? Да что мне тот Демьян и его помогатые! Чьи Купинки? Мои! Вот пойду и их проведаю.
Ага! Она будто бы не понимает! Она сразу:
— Юзаф, и я с тобой! И аркебуза не бери! И саблю тоже!
Подумал я, подумал, а потом:
— Ат, бабы, бабы! Ладно! Пусть будет по-твоему. Пошли!
Мы и пошли.
От моего палаца Купинки стоят недалеко — шагах в трехстах. Там всего восемь хат. Зато место высокое, здоровое, называется Малый Бугор. А на Большом Бугре живу я. На полдороге между нами, по правую руку, небольшое озерцо, для моих и для хлопских уток. Туда и наши свиньи ходят, если им это бывает надо. Там же мой Коляй моих коней поил. А еще там есть большой дикий камень у самой воды, я в прошлом году с того камня Анельку на руках к себе отнес, с той поры она моя. Войту это очень не понравилось. Знал я это, знал, хоть никто мне того не говорил. А чего там было говорить?! Это же давно всем известно: хлопы считают нас, панов, Божьей карой. Вот по-ихнему и получается, что лучше жить в голоде, в холоде, но от панов подальше. По их понятиям я Анельку загубил, вот и не пошел он к родной дочери на свадьбу. А потом и совсем одичал — загубил моих коней!..
Ну да и ладно, это дело прошлое. А настоящее было такое: я хотел взять аркебуз, уйти как будто в Купинки — и больше не вернуться. Но получилось по-бабьи, иначе: я пришел туда вместе с Анелькой, но без аркебуза. Хожу по Купинкам, смотрю по сторонам. Только чего там тогда можно было
