Я молчу и головы не поднимаю. Савось тогда дальше:
— Но он там сидеть не стал. Назавтра посадил своих в челны, поехал в пущу, режет народ и говорит: «Га, это еще что! А вот скоро к нам сам пан господарь пожалует, тогда мы и Цмока зарежем».
Тут я не выдержал, вскочил! Рот открыл…
А чего говорить? Разве я им мало чего говорил? И какой с того был толк?! А, пропадай оно все пропадом, я думаю, мне, что ли, вправду больше других надо, я что, один за всех?!.
Но тут вдруг забегает в хату мой малой, этот еще один Демьян, и говорит:
— Ой, тата, а что там у нас во дворе! Иди глянь!
Я вышел, глянул…
О! А там прямо возле крыльца стоит, к колоде прислоненная, моя та самая железная лопата. Ну, та, которой я прошлым летом хотел пана анжинера зарубить. Но не зарубил, и лопата пропала… А тут она сама, что ли, сюда ко мне пришла? Вот это диво! Подошел я, взял ее в руки. Стою, держу ее и думаю. Думаю, думаю…
А после кидаю ее на плечо — и пошел. Иду по деревне, молчу. И все, кого я встречаю, тоже ничего мне не говорят, а только на мою лопату смотрят. Вот таким вот молчком я уже почти через всю деревню прошел. А тут, у самой околицы, дед Бурак сидит у себя на завалинке, греется. Увидел меня, спрашивает:
— Ты, Демьяшка, куда? На старые вырубки, что ли?
— Ага, — я говорю.
— Будешь Цмока будить?
— Так пора.
— Ну, пора так пора. Иди, чего стоишь?!
С тем я и ушел. На этот раз к Яроме заходить не стал, а сразу подался на вырубки. А то, я подумал, опять Ярома будет меня отговаривать.
Вот иду я по пуще. Иду медленно — а быстро там и не пройти, потому что кругом непролазная грязь. Иду, смотрю по сторонам…
А что смотреть?! Дрыгва, кусты, деревья, больше ничего. Ну, еще гады, ну, зверье. Так можно месяц, два и три идти в любую сторону, а все будет одно и то же — грязь да чащоба. Это и есть наш Край. Чужие люди к нам не селятся, чего там у вас делать, говорят, это не Божья земля, а дикий Цмоков угол, скорей бы он сдох и ваш Край провалился, и снова было бы синее, тихое море. А почему синее? А потому что, говорят, в море небо отражается, а небо всегда синее, чистое, небо — это не дрыгва. И море будет, они говорят, тоже чистое, синее, в море вода не тухнет и не цветет, не ржавеет, как в вашей гадкой дрыгве. И сами вы гадкие, дикие, Бог вашей земли не хотел, Бог хотел, чтоб здесь было синее, чистое море. Так они все говорят…
Только откуда им знать, чего хотел Бог? Он что, им говорил об этом? Нет. Вот дед Бурак совсем другое говорит, что Цмок — это тоже от Бога, Бог так хотел — и появился Цмок, Цмок так хотел — и появились мы, наш Край. А вот теперь наши паны хотят Цмока убить и наш Край утопить. А Бог того хочет? А Цмок того допустит? Чего он, думаю, в этом году так крепко спит, ведь весна уже пришла! А вот еще сейчас я, простой братка Демьян, приду на те старые вырубки, думаю…
А после думаю: а надо ли мне туда идти, а ждут ли меня там, а чего это я…
Нет, думаю! Если я туда уже иду и меня никто не останавливает, значит, мне туда надо! И мою лопату мне тоже не просто так подбросили. А эта лопата не простая, а заговоренная, с нее все началось, от нее князь Сымон лег в дрыгву! А теперь я этой же лопатой самого пана Цмока, нашего господаря, из-под земли достану!
Вот с такими и другими похожими думами шел я по пуще, шел — и дошел до старых вырубок, а там и до старой олешины. Там было уже сухое место, кое-где уже даже молодая травка показалась. И день был теплый, солнечный.
А где его нора? Походил я, посмотрел, ничего не нашел. Тогда лег я на брюхо и землю послушал. В земле было тихо. Встал я и думаю: так, может, не надо копать, может, Цмок нарочно глубоко зарылся, чтоб его нелюдь Бориска не нашел? Стою я и смотрю по сторонам. Только что там, на вырубках, высмотришь? Нет там ничего и никого, никто мне ничего не скажет, на ум не поставит. А, пропади оно, я думаю, все пропадом! Поднял лопату, а после ш- шах ее! — и вогнал в землю аж по самый черенок! И тут…
Гыр-гыр-гыр! — загудела земля, застонала, а после вздыбилась, а после вспучилась, а после…
Х-ха! — как выскочит из-под земли, из дрыгвы, мокрый-грязный пан Цмок! Здоровенный! И как заревет! Ногами как затопает! На меня глянул, дунул — я упал — а он бум-бум-бум, бум-бум-бум — побежал куда-то через вырубки и в пущу, там только слышно — деревья хрустят!..
А потом стало тихо. Я встал, смотрю — передо мной здоровенная черная яма саженей в двадцать в ширину и, может, в десять в глубину, в ней грязь, вода бурлит, а стенки оседают, оседают, дрыгвой заплывают…
И скоро заплыли. Опять передо мной обычная земля, из нее кое-где молодая травка виднеется, а еще дальше видны Цмоковы следы, следы уходят в пущу.
А где моя лопата, думаю. Смотрю…
