— А дальше что? — насмешливо спросила господарыня.
Я беспомощно пожал плечами. Господарыня долго смотрела на меня, потом сказала:
— Я раньше думала, что во всем Крае никого дурней, чем мой Бориска, не найти. А вот, вижу, нашелся! Иди, мой дороженький, думай. Придумаешь — велю купить для вашего хранилища четыре воза самых лучших книг — сам будешь выбирать, хоть в Чужинье, хоть в Златоградье. А не придумаешь, тогда я и те, что у вас уже есть, велю описать за долги и заберу к себе в Палац на растопку печей. А пока что иди думай, дороженький, думай, я сказала, думай!
И я пошел думать. Долго думал, так и сяк прикидывал… Наконец решился и придумал! Я прямо сейчас могу вам сказать, что же такое я придумал, однако для того, чтобы вы лучше поняли, как я пришел к такому решению, нам вместе с вами нужно будет вернуться несколько назад, а именно к прибытию в Глебск приснопамятного пана Юзафа Задробы из Купинок.
О, пан Задроба — это настоящий крайский пан! То есть в нем собрано все то худшее, что только есть в панской породе: зазнайство, пьянство, грубость и еще много и много другого подобного. Короче говоря, хуже человека, чем Задроба, я не встречал. Да посудите сами. Когда я, вызванный великокняжеским мечником Рыгором, вошел в великокняжеский кабинет, пан Задроба, бывший уже там, надменно глянул на меня и спросил:
— Это он?
— Да, — кивнул господарь, — это он.
И они оба тупо уставились на меня. Они к тому времени были уже сильно пьяны, но при этом держали наготове полные кубки зубровки. Судя по запаху, тройной зубровки. Им, значит, было еще мало! А вот бедному писарчуку Миколайке было уже предостаточно — он крепко спал, уткнувшись лицом в недописанный лист протокола.
— Садись и ты, Сцяпан, — сказал Великий князь. — Поговорим.
Я сел.
— Налей.
Я налил.
— Разом, панове! Ш-шах!
Они оба выпили до дна. А я только пригубил. Потому что я, как я это понял, был вызван по очень серьезному делу. И это нужно было понимать! Но что может понимать этот дикарь Задроба! Он вскочил, перегнулся ко мне через стол и грозно спросил:
— Ты чего это не пьешь? Ты что, не рад тому, что со мной свиделся? Или, может, мы с господарем тебе не ровня?
Я промолчал. Я никогда не спорю с пьяными. Пан Юзаф сел на свое место, грозно расправил усы и сказал, не скрывая душившего его презрения:
— Га, мудрецы!
— Да уж какие есть, — тихо, но твердо ответил ему я. После чего я демонстративно отвернулся от него и, обращаясь уже к Великому князю, продолжил: — Ваша великость, насколько я догадываюсь, вы призвали меня сюда для того, чтобы я как следует расспросил поважаного пана Задробу о том, каким это таким чудесным образом он спасся из-под Сымонья. Так?
— Ну! — сказал господарь и задумался. Он был, повторяю, сильно пьян, а в таком виде он всегда становился очень медлительным.
Зато Задроба оказался не таким:
— Ат! — гневно вскричал он. — Ему, что ли, рассказывать? Опять? Да я же только что уже рассказывал! И писарчук еще записывал!
Мы все трое посмотрели на спящего писарчука, мне стало смешно, и я усмехнулся.
— А, это не беда, — благодушно сказал господарь. — Не надо Миколайку будить. Я и так все запомнил. Слово в слово! — Потом помолчал и добавил: — Но это что! Мы это от судьи уже все слышали. А вот ты, Сцяпан, лучше послушай, как пан Юзаф к нам сейчас из дому ехал. Вот это история, да! Пан Юзаф, расскажи!
Но пан Юзаф не спешил. Он вначале посмотрел на господаря, потом на меня, потом на мой недопитый кубок — и многозначительно откашлялся. Я не стал далее противиться и выпил до дна, пододвинул к себе миску с маринованными рыжиками и принялся закусывать. А пан Юзаф тем временем начал свой рассказ. Рассказывал он на удивление связно, как будто и не пил до этого. Это, кстати, первый признак краснобая и лжеца.
Да, и вот что еще. Так как писарчук Миколайка по- прежнему неподвижно лежал на столе и, следовательно, протокола никто не вел, я слушал Задробу со всем возможным вниманием. В силу этого обстоятельства вы теперь можете ознакомиться с его рассказом почти что слово в слово. Итак, пан Юзаф говорил:
— Вот, значит, приехали ко мне твои, ваша великость, гайдуки, показали бумагу. Я ее прочитал. Э, думаю, надо спешить. Вывели мне Жучика, он у меня самый быстрый. А саблю я взял ту самую, которую из- за Харонуса привез, из нашего последнего похода. Она ох хороша, мухам крылья обрубает. А аркебуз взял самый новый, кремневого боя. Кремень не фитиль, не отсыреет. А что! Вот господарь это уже слышал, а я тебе, мудрец, скажу: нынче в пуще очень неспокойно, валацужных хлопов развелось. И сразу пошли безобразия. Пану Кваше голову срубили, в Вертайку ночью принесли и бросили прямо на рыночной площади. И еще много всякого другого было. Моя Анелька очень беспокоилась. Но мы посели на коней, поехали. Но только полверсты отъехали, я говорю: э, нет, нас дальше, вижу, эти собаки уже ждут, значит, это не наша дорога. И повернул коня в дрыгву. И гайдуки за мной. А там мы на теньки, на
