— Мне тоже так кажется.
— Я познакомился с твоей матерью в Вудстоке. Шестидесятые — это десятилетие было в нашей стране ни на что не похожим. Это было время бурных сдвигов. Движение за гражданские права, Карибский кризис, холодная война, гонка ядерных вооружений, чикагская семерка, Чарлз Менсон, студенческое движение за демократию, убийство Джона Кеннеди, Бобби Кеннеди и Мартина Лютера Кинга младшего… Это было время чудовищных контрастов. Корпус мира, залив Свиней. Вьетнам, «Битлз». Техасский снайпер на башне, первое искусственное сердце, высадка человека на Луну.
— Я был на несколько лет старше Бренды, я уже закончил колледж. И не просто закончил, а поступил работать в ФБР. В Вудстоке я должен был делать вид, что просто хиппи, и смотреть в оба. Наблюдением там занималось несколько человек. Правительство имело причины панически бояться беспорядков. Тогда так много всего было. Так или иначе, я познакомился с Брендой, когда был на задании. Она мне сразу понравилась, так что я сам себе удивился: она ведь была крайне левая, а я — крайне правый. Может быть, правду говорят: противоположности взаимопритягиваются. Но она, конечно, не знала моей истинной роли. Я ей не сказал. Мы провели вместе три дня, потом все кончилось. Она вернулась к занятиям, я вернулся в Нью-Йорк, в штаб- квартиру.
— Через семь лет мы снова встретились, совершенно случайно. На съезде Демократической партии в семьдесят шестом году. И снова я был при исполнении, но теперь уже не в ФБР. Годом раньше я поступил в организацию, в которой и проработал вплоть до выхода в отставку. — Эл улыбнулся дочери. — В следующие несколько месяцев у нас с Брендой все было очень серьезно. Она обладала замечательно свободным духом — этакая фея реальной жизни. Невозможно было не увлечься ею. Я был настолько очарован, что забыл о наших политических разногласиях. Ты должна знать, что я любил твою мать. Всю жизнь любил. И ты — самое лучшее, что из этой любви получилось. Я хотел на ней жениться, но сначала, я понимал, следовало рассказать, где я работаю. — Он сел на стул. — Я рассказал. Ну, ты можешь себе представить, что за этим последовало. Она обвинила меня в предательстве, в том, что я ее обманывал. Она отказалась от меня совсем — отказалась даже вписать в твое свидетельство о рождении как отца. Отказывалась слушать мои мольбы о том, чтобы принять хоть какое-то участие в твоей жизни. Вот так оно с тех пор и пошло.
У Сенеки вдруг закружилась голова, она прикрыла глаза, вспоминая, как читала и хранила его письма, как клала их под подушку, засыпая, как прижимала к себе, словно бы обнимая отца, которого совсем не знала.
— Ты в порядке? — спросил Мэтт.
Она открыла глаза и кивнула, потом обратилась к Элу.
— Ты это имел в виду, говоря, что я не знаю всего?
Эл тепло улыбнулся ей.
— Теперь ты все знаешь.
ЧАТ
Время близилось к полуночи. Сенека с веранды дома Мэтта смотрела на черную воду. Вечер выдался содержательный, мягко говоря. Наконец она немного расслабилась, нервное напряжение на время отпустило.
Легкий ветерок веял приятной прохладой, слух ей ласкал успокаивающий шум прибоя. Она откинула со лба прядь волос. Эл Палермо здорово влип. Хорошо изучив свою мать, Сенека сразу поверила его рассказу: да, наверняка Бренда не захотела иметь с ним дела, узнав, что он ее обманывал. Ее мать ни за что не потерпела бы рядом мужчину, чьи политические взгляды были прямо противоположны ее идеалам, неважно, любила она его или нет. Возможно, именно поэтому ее мнение о мужчинах было столь безнадежно мрачным.
Она повернулась к Элу, сидящему рядом.
— Все равно не понимаю, почему ты решил ворваться в мою жизнь именно сейчас.
— В нашу последнюю встречу я спросил, как себя чувствует твоя мать. Я знаю, что она больна. Это был вопрос участия, а не просто фигура речи. Я подумал, что надо появиться и попробовать как-то восполнить ее отсутствие, хоть чуть-чуть, хоть в чем-то. Я не смогу ее заменить, да и не хочу. Твоя мать была женщиной во многом уникальной. Ее странность и неповторимость были частью ее обаяния. Она была ни на кого не похожей.
— Ты мог появиться, когда я была ребенком. Это твое желание восполнить похоже на сожаление… нет, скорее на чувство вины. Я уверена, ты понимаешь, почему у меня такое чувство. — Сенека зябко обхватила себя за плечи. — Ты словно бы бросаешься из одной крайности в другую: то годами о тебе ни слуху ни духу, то ты вдруг находишь меня. И кстати, как ты узнал, что я здесь? Следил за мной?
Эл выпил последний глоток виски.
— Нет. Но если бы следил, ты бы об этом и не подозревала, пока я нарочно не приоткрылся бы. Я свое дело знаю.
