темной комнате в окружении гостиничных звуков и запахов, он вспоминал последний разговор со Скоттом.
В Мельбурнском аэропорту, неподалеку от мыса Канаверал, коротая время до рейса на Майами, Скотт вдруг спросил:
– Как думаешь, что напишут в твоей эпитафии?
Бедекер опустил газету.
– Оптимистичный вопрос перед полетом.
Хмыкнув, Скотт почесал щеку. В отрастающей бороде ярко блеснула рыжинка.
– На самом деле я думал о своей. Знаю, что напишут: «Пришел, увидел и просрал». К сожалению, как-то так.
Бедекер покачал головой.
– Пессимистичные эпитафии уместны только после двадцати пяти. – Он снова взялся за газету и снова ее отложил. – Хотя… запала мне в душу одна цитата. Боюсь, ее и высекут на моей могиле.
– Что за цитата?
Дождь за окном перестал. Над пальмами засияло чистое небо.
– Читал «Музыкальную школу» Апдайка?
– Нет.
– Мой любимый рассказ, – помедлив, продолжал Бедекер. – Там главный герой говорит «Я не музыкален и не религиозен. В каждый момент жизни я должен соображать, как поставить пальцы, и нажав, еще сомневаюсь, исторгну ли аккорд».
Скотт с минуту молчал. По системе оповещения то и дело вызывали кого-то и предупреждали насчет религиозных сектантов.
– И чем закончилось? – поинтересовался Скотт.
– Рассказ? Ну, герой вспоминает, как в детстве ходил в церковь, где учили, что прикасаться зубами к облатке – это святотатство…
– Серьезно? – ухмыльнулся Скотт. – Нас в Святом Малахии учили наоборот.
– Правильно, – кивнул Бедекер. – Нынешние облатки во рту не тают, их нужно жевать. В общем, в самом конце герой рассуждает о собственной жизни и говорит «Мир – это Святые Дары, чтобы вкусить, их надо разжевать».
Скотт глянул на него в упор.
– Пап, ты читал Веды?
– Нет.
– А я читал, и много, еще в Индии. Они имели мало отношения к взглядам Учителя, но в целом посильнее будут. Хочешь, скажу мою любимую строчку из «Тайттирия-упанишада»? «Я есть мир, я вкушаю мир. Кто знает, тот понимает».
По громкоговорителю объявили нужный рейс. Бедекер встал, подхватил летную сумку и протянул руку сыну.
– Удачи, Скотт. Свидимся на Рождество, а может, и раньше.
– И тебе удачи, пап. – Не обращая внимания на протянутую руку, Скотт крепко стиснул его в объятиях.
Бедекер обхватил мускулистую спину сына и закрыл глаза.
В семь сорок пять утра он вылетел из аэропорта О’Хара рейсом на Сиэтл, с пересадкой в Рапид-Сити, Южная Дакота. От Стерджиса недалеко. По-другому к ранчо бабушки Мэгги было не подобраться, разве что прыгать с парашютом. Изнемогая от усталости, Бедекер все же отметил, что на рейс поставили новую модель «Боинг-767», на таких ему летать еще не приходилось.
Где-то над югом Миннесоты подали завтрак: подогретый омлет с колбасой. Невзирая на отсутствие аппетита, Бедекер решил пересилить себя и поесть – вот уже три дня у него во рту не было ни крошки, – но не смог. Прихлебывая из чашки, смотрел на мелькающую сквозь толщу облаков землю, когда его окликнула стюардесса:
– Мистер Бедекер!
– Да? – Он вдруг испугался. Откуда узнали его имя? Что-то со Скоттом?
– Капитан Холлистер приглашает вас в кабину пилотов.
– С удовольствием! – Чувствуя, как отлегло от сердца, он поднялся и последовал за стюардессой через салон первого класса, лихорадочно пытаясь припомнить знакомого пилота по фамилии Холлистер, но безуспешно. Впрочем, память могла и подвести.
– Сюда, сэр. – Стюардесса распахнула дверь, пропуская его вперед.
– Спасибо, – поблагодарил Бедекер и шагнул в кабину.
Из кресла ему приветливо улыбался пилот – цветущий мужчина лет за тридцать с густой копной волос, приятным лицом и мальчишеской ухмылкой, как у астронавта Уолли Ширра.
– Добро пожаловать, мистер Бедекер. Меня зовут Чарли Холлистер, а это Дейл Кнутсен.
Бедекер кивком поприветствовал новых знакомых.
– Надеюсь, мы не оторвали вас от завтрака? – продолжал Холлистер. – Заметил ваше имя в списке пассажиров, ну и подумал, что вам наверняка будет
