позвал, до санитарного поезда дотащили. Там врачи осмотрели, осколки повытаскивали, продезинфицировали и предложили остаться у них. Я не согласился, что мне госпитале делать? В батальоне дел по горло! Военврач поддался на уговоры и, проведя инструктаж Елены, что и как мне делать, отпустил нас восвояси. Погрузка личного состава и имущества к тому времени практически была завершена, документы оформлены, и мы ждали только сигнала на отправление. Слабость расплылась по всем частям тела. Сильно хотелось спать, глаза закрывались сами собой. Возложив на Горохова дальнейшее руководство эшелоном, я уснул.
Проснулся уже за Рославлем от бомбежки. Немцы бомбили мост в нескольких сотнях метров от эшелона. Зенитные пулеметы и орудия захлебывались в своем стремлении отогнать «воронье». Наши расчеты тоже участвовали. По докладу Петровича, один штурмовик сбили. Чувствовал себя уже более или менее. Перстень светил ровным желтым светом. Напившись сладкого холодного чая, выслушав доклад о положении дел, вновь уснул. В следующий раз проснулся уже в Сухиничах, проспав почти сутки. Раны под бинтами усиленно чесались, терпеть мочи не было. Камень перстня стал бледно-зеленым. Эшелон шел достаточно быстро, почти не выстаивая на полустанках. Не литерный, конечно, но тоже неплохо. Таким макаром через двое суток в Москве будем.
Уставившись в стену купе, я вспоминал прошедшие дни. Кавалерия, как всегда, успела вовремя…
После разгрома разведки над нами появились бомбардировщики. Часть из них ушла к переправе, а остальные высыпали груз на наши бедные головы. Бомбы упали в районе фермы и на позиции роты Леонова и батальона Кулакова…
Немцы со стороны Шевердино не заставили себя долго ждать. Атаковали как на параде – танки, бронемашины в шахматном порядке выдвинулись на поле, за ними волнами двигалась пехота.
– Красиво идут, – прокомментировал Никитин, стоя рядом со мной на КП.
…А дальше все завертелось, загрохотало, задымило. Прямой наводкой наши артиллеристы ударили по танкам, а пехотинцы пулеметным огнем старались отсечь пехоту. Не знаю, чего накурились немецкие стрелки, но перли они буром. Тем не менее их удалось опустить лицом в землю и заставить окапы ваться.
Михайлов со своими пушкарями смог поджечь три танка и один бронеавтомобиль. Остальные, обнаружив позиции противотанкистов, сосредоточили свой огонь на них. Сразу несколько танков развернулись в сторону артиллеристов и обстреляли из башенных орудий. На позициях ПТО выросли фонтаны взрывов. Одновременно они подставили свои борта для расчетов противотанковых ружей, а те не пропустили такой шанс. Еще два танка застыли, коптя небо дымом. Получив по заслугам, под прикрытием своей артиллерии и огня пулеметчиков, танкисты вроде стали отступать.
Бойцы, посчитав, что атака врага закончилась, прекратили вести огонь. Воспользовавшись этим, 4 «троечки», прикрывшись дымом, рывком проскочили вперед и, прорвавшись к нашим окопам, стали их утюжить. Часть бойцов не выдержали и бросились в тыл. Снова активизировалась немецкая артиллерия, боясь зацепить своих, перенесшая огонь в глубь нашей обороны. Тем не менее почти сразу же два танка были подбиты гранатами. Оставшиеся танки, не рискуя приближаться к окопам, прикрывшись подбитыми машинами, расстреливали ферму. Атаку танкистов поддержала немецкая пехота. До взвода врага ворвались в окопы и попытались тут закрепиться. Остальных все же остановили пулеметным огнем с флангов. В траншее завязалась рукопашная, в которой немцы были перебиты…
Из своего окопа Леонов из «дегтярева» бил короткими очередями по подходившим немецким подкреплениям. Танк, обстреливавший до этого ферму, добрался до окопа, в котором находился Леонов. Крутанулся на месте и застыл с перебитой гусеницей. Кто подбил этот танк – не было видно. Единственный оставшийся целым танк, обстреливая обнаруженные пулеметные гнезда, стал пятиться назад, но тоже был подорван из окопов гранатами. После этого немцы дрогнули и стали откатываться назад. Замолчала и немецкая артиллерия, оказавшаяся под обстрелом моих минометов, до этого стоявших под охраной разведчиков в засаде в лесу.
Начался мелкий и противный дождь. Природа как бы оплакивала всех тех, кто сегодня останется навечно на этих позициях. По траншеям я побежал к окопу Леонова. Тут повсюду лежали погибшие… У обгоревшей махины танка в обвалившемся окопе лежали несколько засыпанных землей красноармейцев, в том числе и Леонов, обнявшись с пулеметом. Он умер у меня на руках, прошептав: «Больно-то как…»
От роты Леонова осталось лишь полсотни человек, ее вновь возглавил Ермаков. Всех, кто оставил окопы и снова бежал перед лицом врага, собрали за мостом и расстреляли…
Вечер вступал в свои права. Немцы, которым с ходу не удалось прорваться к мосту, взяли паузу, видимо, подтягивали резервы и артиллерию для атаки по всем правилам. А может, решили, что на сегодня хватит воевать и пора отдохнуть, чего я не собирался им давать. У меня в запасе егеря и снайперы еще не участвовали в бою.
Уже темнело, когда из полковых тылов пришел Петрович.
– Принимай команду над полком, Николаевич. На вот тебе, вся полковая документация, – протягивая полевую сумку, сказал Горохов. – Тут все, что осталось от канцелярии. Нет больше ни канцелярии, ни штаба, ни командиров. Немцы во время налета разбомбили все к ядреной фене. Кто побит, кого в Монастырщину раненым увезли. Потапову в обе ноги осколками попало, да еще деревом придавило. Кости повредило. Теперь, поди, калекой навсегда останется. Он перед отправкой и передал, чтобы ты остатки полка принимал.
– Понятно. Что с нашими?
