сталкера диким хороводом!
Впереди что-то не так, что-то очень неправильное поджидает меня за пока еще невидимым поворотом. Там… не свет, лишь намеки на него, всполохи и слабое мерцание. Монополия моего фонаря вероломно нарушена, но кто или что посмело покуситься на его исключительность? Неужели?.. Так и есть, это старшая сестра ручного фонарика – лампа, самый обычный настенный светильник, каких хватает в метрополитене. Странность в другом: все туннели обесточены много лет назад. Болтающийся обрезок провода рядом со светильником лишь усиливает нереальность происходящего. Лампочка под пыльным плафоном шипит и потрескивает будто растревоженное насекомое, вспыхивает и тут же угасает, чтобы мгновение спустя разгореться с новой силой. Не люблю чертовщину, в изменившемся до неузнаваемости мире она неизменно предрекает беду. Хватит бед! Глупая лампочка, ты не должна плеваться электричеством, не должна давиться излучением порванной спирали!
Я приближаюсь – нехотя, осторожно, и с каждым шагом плененный стеклом свет всё тревожнее бьется о прозрачные стенки своей обители. Как же ты работаешь? Но хочу ли я знать на самом деле? Мир, новый мир – радиоактивная помойка на месте уничтоженного рая – хранит в себе великое множество секретов, чьи разгадки вряд ли способны осчастливить хоть кого-нибудь. Аномалии, феномены, странные явления, необъяснимые и невозможные с точки зрения науки двадцатилетней давности, противоречат здравому смыслу того, кто рожден ДО, того, кто помнит реальность – прежнюю, единственную, потерянную. Мне нужно утратить здравый смысл, чтобы принять изменившуюся, извратившуюся логику, мои мозги должны мутировать вслед взбесившейся, сорвавшейся с катушек природе – но я не хочу. Окружающее слишком часто проверяет меня на прочность, а я слишком упрям, чтобы добровольно сделать шаг навстречу безумию. Иди ты на хер, чудо чудное!
Прохожу мимо лампы, демонстративно глядя в другую сторону. Она со змеиным шипением гаснет у меня за спиной. Хвалю себя за смелость: я морока не боюсь, я морока…
Поспешил. Впереди оживает еще одна лампа – взамен потухшей. Мерцает призрачно-желтым светом, разгоняя кажущуюся теперь уютной темноту. Глазам становится больно, но я не могу отвести их от маячка в ночи, призывно зовущего двуногого переростка-мотылька на свой убийственный огонь. Покорно иду, безропотно, не думая о сопротивлении. Десять метров, пять, три, один, наконец, зажмуриваюсь, резко отворачиваю голову и переступаю невидимую границу, которая отделит меня от страха и морока. Мерцание сходит на нет, я вижу это даже сквозь плотно закрытые веки, ощущаю присутствие тьмы, но не злой, а убаюкивающей, почти нежной. Электричество, живущее в заброшенных туннелях своей жизнью, забывшее о проводах и источниках питания, может быть бо?льшим злом, чем привычная, чуть ли не родная и понятная чернота. Старый (и хорошо изученный) враг лучше новых двух – я предпочту…
Но никто не интересуется моими предпочтениями, в двадцати метрах от меня вспыхивает жестокой, терзающей сетчатку белизной очередное электрическое око. Сколько может повториться этот цикл?! Сияние сводит с ума, не дает здраво мыслить, выжигает из памяти самое сокровенное, стирает меня… Я теряю свое «я», каждый проделанный шаг, сокращающий расстояние до источника невозможного света, превращает меня в потерянного путника, без прошлого и будущего, без цели и желаний. Чем ближе к черной дыре, скрытой за обжигающим огнем силой в миллион ядерных свечей, тем… всё человеческое испаряется из медленно бредущего тела. Воспоминание за воспоминанием, жизнь капля за каплей. Шаг – мое детство отформатировано, еще – два любимых с детства человека, он и она, я не могу вспомнить лиц. Затем исчезает смешливая веснушчатая девочка и первый неловкий поцелуй. Уходит Апокалипсис, потрясший землю, голубое небо никогда не умирало, голубого неба никогда не существовало. Низкий сводчатый потолок вместо голубого неба, которого никогда не существовало, метрополитен, последний приют для выживших – ты на очереди. Незримый хирург световым скальпелем кромсает мой мозг, срезая слой за слоем – у меня больше нет имени. Есть только шум в ушах, грохочущий «бум-бум-бум», молот и наковальня, стук чьего-то сердца – не моего, мое почти остановилось, ему больше незачем идти. Бум-бум-бум, оглушает, не дает закрыть глаза, то, что осталось от меня, хочет лечь на землю и окончательно перестать быть. БУМ-БУМ-БУМ! Не мешай, дай уснуть! БУМ-БУМ-БУМ! Бум-бум-бум! Два навязчивых звука сливаются воедино: БУМ-бум-БУМ- бум-БУМ! Тревожный и тихий, исполненный боли и тоски и робкий, едва слышный. Два сердца – большое, выстукивающее морзянкой «помоги», и под ним крошечное, посылающее мне еще нерожденную улыбку…
Я кричу, я бегу, прорываюсь сквозь завесу испепеляющего света и… Наступившая тьма в награду возвращает мне имя, родителей, смешливую девчонку. Я жив и помню. Прошел!
Красным огненным восходом разгорается последнее искусственное солнце. Всполохи аварийных огней убьют меня, дальше я не пройду. «Ты умрешь. Забудешь дышать и умрешь».
Я слышу тебя, подземное светило. И я верю тебе. Только не могу остановиться – извини, но пока я помню, я буду идти.
Оно гипнотизирует меня, давит на мозг, выцарапывает глаза, забивается в уши, пытаясь заглушить стук двух сердец. В ватной тишине, ослепленный светом, я иду. По лицу стекают слезы, оплакивая выгоревшие глаза – это больно, но боль не дает провалиться в сияющую рентгенами пропасть. Иду.
«Стой!»
Иду. Что-то скребется внутри черепной коробки, кто-то стучится в ее стенки.
«Стой!!!»
Иду. Сознание истекает кровью, мясницкий нож раз за разом погружается в лобные доли, оставляя глубокие, неизбывные раны.
«Умри!!!»
