— Ты ведь не можешь вернуться сюда, на Землю. Здесь может быть только один я.
Я подумал об этом.
— Похоже, так и есть.
Карен вернулась на место свидетеля, в этот раз вызванная Марией Лопес, а не Дешоном.
— Ранее, — сказала Лопес, — во время перекрёстного опроса Алисы Неруды, ваш адвокат, мистер Дрэйпер, использовал термин «джерримендеринг» в отношении определения границы между жизнью и смертью. Вы это помните?
Карен кивнула.
— Да, помню.
— Вы профессиональный писатель; я уверена, что у вас обширный словарный запас. Не могли бы вы просветить нас относительно значения этого вычурного слова?
Карен наклонила голову набок.
— Оно означает перекраивание границ для получения политического преимущества.
— Этот термин, — сказала Лопес, происходит от имени Элбриджа Джерри, не так ли, который изменил границы избирательных округов в Массачусетсе, будучи губернатором этого штата, так, чтобы его партия получила большинство на следующих выборах, верно?
— Герри, — сказала Карен, — а не Джерри. Мы стали говорить «джерримендеринг», но губернатор — а впоследствии вице-президент — произносил свою фамилию «Герри».
Я улыбнулся способности Карен найти способ вежливо послать кого-то в зад.
— Э-э… да, конечно, — сказала Лопес. — Так вот, губернатор изменил границы округа Эссекс так, что его очертания стали напоминать саламандру. Значит, повторимся, джерримандеринг означает изменение линий границ таким образом, чтобы получить политическую или личную выгоду, правильно?
— Можно сказать и так.
— И адвокат истца обвинил Верховный Суд в том, что он просто передвигал линию, разделяющую жизнь и смерть, пока она не стала политически приемлемой, не так ли?
— Да, мистер Дрэйпер имел в виду что-то такое.
— Но, конечно же, вы хотите, чтобы присяжные этого жюри передвинули другую линию — очевидную, неопровержимую, обозначающую момент смерти мозга — в другое место ради вашего личного удобства, не правда ли?
— Я бы так не сказала, — сухо ответила Карен.
— А ведь вы сами в прошлом занимались играми в джерримандеринг, не так ли?
— Мне о таком неизвестно.
— Нет? Миз Бесарян, у вас есть дети?
— Разумеется. У меня есть сын, Тайлер.
— Ответчик на этом процессе, верно?
— Да.
— А другие дети?
Карен выглядела как… я не мог сформулировать; её пластиковое лицо исказилось таким образом, как я ни разу ещё не видел, и я не знал, какую эмоцию ооно выражает.
— Тайлер — мой единственный ребёнок, — сказала, наконец, Карен.
— Ваш единственный живой ребёнок, — сказала Лопес, — верно?
Иногда вы читаете в книгах о том, как рот человека от удивления образовывает идеальное «О»; лица из плоти и крови на самом деле не могут такого сделать, но синтетическая физиономия Карен изобразила её безупречно, когда Лопес задала этот вопрос.
— Вы сама женщина, — сказала Карен. — Как вы можете быть так бессердечны? Какое отношение к делу может иметь тот факт, что я потеряла дочь, когда она была ещё в колыбели? Думаете, я до сих пор не плачу и не могу уснуть, когда о ней вспоминаю?
Мария Лопес в первый раз оказалась в полнейшей растерянности.
— Миз Бесарян, я…
Карен не унималась.
— Господи Боже мой, миз Лопес, вытащить это…
— Честное слово, миз Бесарян, — воскликнула Лопес. — Я понятия не имела! Я не знала.
Карен скрестила руки на груди. Я взглянул на присяжных; у всех у них были такие лица, словно они ненавидят Лопес всеми фибрами души.
