И всё же, несмотря на то, что у меня было всё время мира, некоторые вещи развивались с пугающей стремительностью. Карен съехала из своего люкса в «Ройал-Йорке» и переехала ко мне. На время, разумеется — просто так удобнее, раз уж ей пришлось задержаться в Торонто для регулярных визитов к Портеру для проверки и отладки два или три раза в неделю.
Я сам не собирался уезжать из Норт-Йорка в обозримом будущем. Поэтому я пытался решить, что мне делать с кухней. Казалось бессмысленным отводить такую большую площадь под то, что мне — что
Пока я раздумывал обо всё этом, Карен, как это часто бывало, сидела в кресле, читая что-то с планшета. Она предпочитала бумажные книги, но для новостей не возражала против планшета, и…
И внезапно я услышал, как она издала звук, который заменял ей горестный вскрик.
— Что случилось? — спросил я.
— Дарон умер.
Я сразу не узнал это имя.
— Кто?
— Дарон Бесарян. Мой первый муж.
— О Господи, — сказал я. — Мне так жаль.
— Я не видела его… надо же, уже тридцать лет. С тех пор, как умерла его мать. Она была очень добра ко мне, и мы поддерживали контакт, даже после того, как мы с Дароном развелись. Я приезжала на её похороны. — Карен на мгновение замолчала, потом решительно произнесла: — И я хочу поехать на похороны Дарона.
— Когда они?
Она сверилась с планшетом.
— Послезавтра. В Атланте.
— Ты… ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Карен задумалась, потом сказала:
— Да. Если ты не возражаешь.
Вообще-то я терпеть не мог похороны — но никогда не был на похоронах кого-то, кого не знал лично; может быть, будет не настолько плохо.
— Э-э… конечно. Конечно, я… — «с удовольствием» как-то совсем не подходило моменту, и в этот раз я сумел-таки оборвать себя прежде, чем слово вырвалось на волю, — поеду с тобой.
Карен решительно кивнула.
— Значит, договорились.
Мне нужно было что-то решить с Ракушкой. Ей нужно было человеческое общество, а меня, похоже, она не собиралась признавать, что бы я ни делал — и Карен, как оказалось, тоже. Плюс, мы с Карен собрались в Джорджию, а потом решили на обратном пути заехать в Детройт. Было бы нечестно оставлять Ракушку наедине с робокухней на такой длительный срок.
И, в общем, печально, конечно, но я полный идиот. Я не мог завершить всё раз и навсегда; не мог не поддаться соблазну и ещё один последний раз попробовать выяснить отношения. Так что я позвонил Ребекке Чонг.
Я подумал, что, возможно, если я отключу видео на телефоне, то разговор будет легче. Она услышит мой голос, услышит в нём теплоту, приязнь — но не увидит моего пластикового лица.
Она, разумеется, знала, что это я звоню; телефон ей об этом сказал. Так что сам факт того, что она сняла трубку…
— Алло, — послышался её голос, деловой и холодный. И у меня возникло то чисто психическое ощущение, что раньше сопровождало ухающее вниз сердце.
— Привет, Бекс, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо.
— Привет, — сказала она, по-прежнему избегая произносить моё имя. Оно было у неё перед глазами, цепочка пикселов на дисплее электронной идентификации, но она не хотела его произносить.
— Бекс, — сказал я, — я по поводу Ракушки. — Ты можешь… ты не возражаешь, если она у тебя поживёт какое-то время? Я… она…
Ребекка была очень умна; за это, в частности, я её и любил.
— Она тебя не узнаёт, верно?
Я молчал дольше, чем это считается приличным в телефонном разговоре, потом ответил:
