убивали. Если вырастал цветок, его вырывали с корнем. Такова ненависть, питаемая злым отпрыском человеческой глупости ко всему природному. Однако некоторым животным они сохраняют жизнь и путем искусных хирургических операций сращивают их с хитроумными механизмами собственного изобретения, дабы иметь возможность посылать разведчиков в большой мир с неизвестными нам целями. Если животное умирает не в силах справиться с подобной мерзостью, оно все равно функционирует, управляемое встроенной машинерией. Существо, от которого вы меня спасли, являлось именно такой комбинацией волка и машины.
Беседуя, они ехали обратно по тому маршруту, по которому караван пришел изначально. Через пару миль дорога пересекла полосу голых камней и песка, и Гулагский произнес:
— Вот и поворот.
— Но он узкий. Прямо козья тропка! — воскликнул Довесок.
— Так вам и полагалось подумать. Времена дурные, господа, и горожане старательно замаскировали перекресток, чтобы сохранить наше местоположение в тайне. Если мы проедем приблизительно полмили, то попадем на другую, заметную дорогу.
— Мне уже не слишком обидно, — пробормотал Даргер, — что пропустил ее раньше.
Меньше чем через час новая дорога нырнула в темный лесок. А преодолев его, путники действительно оказались неподалеку от городка Гулагского. Взорам их предстало опрятное поселение, лепившееся на вершине пологого холма. На фоне заката чернели печные трубы и коньки крыш, а в окошках домов желтели огоньки свечей. Если бы не крепкая — армейского образца — стена из колючих кустов и не вооруженные стражники, бдительно наблюдавшие с башни над толстыми воротами, это было бы самое уютное местечко, какое только можно вообразить.
Даргер признательно вздохнул:
— Я буду рад поспать на нормальном матрасе.
— Путешественники редко забредают в мой город, поэтому и гостиниц, где бы они могли остановиться, нет. Однако не бойтесь. Вы остановитесь в моем жилище! — заявил Гулагский. — Я уступлю вам собственную постель, щедро устланную одеялами, подушками и пуховыми валиками. Сам я посплю внизу, в комнате сына, а он — на кухонном полу…
Даргер смущенно кашлянул в кулак.
— Видите ли… — начал Довесок. — К сожалению, это невозможно. Нам требуется целое отдельное здание для посольства. Гостиница была бы лучше, но и частный дом сгодится, если в нем будут просторные комнаты. Кроме того, его нельзя делить ни с кем посторонним. Даже со слугами. Владельцы даже не обсуждаются. Так что — без вариантов.
Гулагский вытаращился на них. От удивления у него отвисла челюсть.
— Вы отвергаете мое гостеприимство?!
— У нас нет выбора, — признался Даргер. — Понимаете, мы направляемся в Московию и везем особо ценный подарок князю — сокровище столь редкое и дивное, что и могучего властителя сей дар не оставит равнодушным. Столь необычайны Жемчужины Византии, что лишь взгляд на них возбудит алчность даже в самых праведных людях. Потому — и мне очень жаль — мы должны избегать любопытных взоров. Просто для предотвращения раздора.
— Вы полагаете, я стану
— Это сложно объяснить.
— Хотя… — встрял Довесок, — примите наши самые искренние извинения, но, увы, мы вынуждены настаивать.
Гулагский покраснел, хотя неясно было, от гнева или от унижения. Мрачно потирая бороду, он проворчал:
— Никогда еще меня так не оскорбляли. Видит Бог, никогда. Быть вышвырнутым из собственного дома! Ни от кого другого я бы этого не потерпел.
— Тогда договорились, — примирительно сказал Даргер. — Вы поистине щедрый человек, друг мой.
— Благодарим вас, сударь, за понимание, — твердо подытожил Довесок.
В городке зазвонили колокола.
2
Аркадий Иванович Гулагский был пьян стихами. Он лежал навзничь на крыше отцовского дома и распевал:
