серафимов, ради будущего переломил себя и пошел на союз с изгоями-бастардами. Он, и никто другой.
А что тогда будет со славой, которая по справедливости положена Зири, – славой победителя и величайшего героя? О его вкладе в победу так никто и не узнает?
Возможно. Однако Кэроу полагала, что его это устроит как нельзя более. Возможно, со временем правда просочится наружу. А пока им придется придумать какую-нибудь подходящую историю, откуда в их рядах взялся последний сын Кирин. Такую историю, чтобы никто не связал появление Зири со смертью Белого Волка. Поскольку его судьбу достоверно никто не знал – он просто не вернулся с последнего задания Тьяго, а мертвого тела тоже никто не видел, – можно попробовать. И тогда будет только естественно, что он нашелся в доме своих предков – в пещерах Кирин.
Это и ее предки тоже. И, быть может, ей удастся навестить деревушку, где она-Мадригал провела детство, – глубоко в толще горы.
Была и еще одна причина, личная, почему она так рвалась в пещеры: здесь много пустых помещений и можно выкроить время и ускользнуть на часок. Или три. Или семь.
Она только об этом и думала.
Что касается Лираз, ее вела отчаянная надежда. Она терзала сердце, как острый шип, и Лираз не могла назвать ее вслух. Глубоко в кармане лежал кончик рога, и она ощущала бедром его тяжесть. Фляжка была у Кэроу. Когда та приступит к воскрешению? Лираз не спрашивала. Этой темы они так и не рискнули коснуться. Там, у частокола, это казалось неважным. Слезы и смех! Если бы кто-нибудь осмелился заявить Лираз, что она будет рыдать, уткнувшись в синие волосы, она бы… ну… Она бы наградила наглецов ледяным, полным презрения взглядом. А что, вполне суровое наказание.
«Ну что ты такая злюка? – вспомнила она голос Азаила, неспешный, богатый интонациями. – Распугаешь всех ухажёров».
Этой темы рисковал касаться только он. Лираз никогда не смотрела на мужчину – ну, или на женщину – … так. Если бы Азаил только знал, какие мысли ее гложут, он бы никогда не позволил себя заговорить. Он всегда старался помогать ей стать сильнее.
– Все, кто сунется к моей сестре, – заявил он однажды с напускной свирепостью, – будут иметь дело… с моей сестрой.
Сказал – и нырнул за ее спину.
Аз. Посмотрел бы он на нее сейчас – холодная воительница, «клеящаяся» к… воздуху внутри фляжки! Все романы братьев проходили у нее на глазах. Так по-разному. Аз, непостоянный в своих увлечениях, легко загорающийся, относящийся с юмором ко всем своим вспышкам. Незаконнорожденным были запрещены плотские удовольствия, что никогда его не останавливало. Он влюблялся, будто играя, – и так же легко остывал. Лираз считала, что к любви это не имеет отношения.
И Акива. Один раз – и навсегда.
Молчаливый, страдающий Акива. Никогда больше он не станет ей настолько родным и близким, как сейчас. Лираз понимала: изменилась она, не брат. Забавно. Чувствовать такую привязанность – и страшиться всего, что она сможет принести. Раньше Лираз возненавидела бы саму мысль об этом. Да и сейчас какая-то ее часть хотела ненавидеть. Чувства глупы, убеждал внутренний голос, но он становился все тише. Был и другой, он с каждым днем все креп. Однако Лираз боялась признать его своим.
Этот голос, кажется, поднимался из самых глубин ее существа. Из той сердцевины, где ждет своего часа и другое. Искренний смех, например. Как у Аза: заразительный, веселый, громкий. Или сбереженная только для одного ласка – хотя даже мысль об этом заставляла сердце биться все быстрее.
Она знала, что бы на это сказал Аз. «Видишь? Есть куда более приятный способ разогнать кровь, чем битва». И без сомнения, добавил бы, как говорил много раз: «И пожалуйста, расплети волосы. Смотреть больно. Разве они заслуживают такого обращения?»
Представив эту сцену, Лираз тихо засмеялась – заплакала? – так она по нему скучала. Однако никто этого не заметил, и слезы замерзли, не успев сорваться. Отряд летел высоко в Адельфийских горах; Лираз скосила взгляд на Кэроу – и увидела отблеск серебра от фляжки.
Когда же?
И что потом?
Во все время пути Акива чувствовал себя разделенным надвое. Память о губах Кэроу, о поцелуе – и обо всем, что он сказал ей, и о том, что подумал, но не сказал, каждый миг того полета… Сейчас он мог думать только об этом. В пещерах Кирин они переночуют; другой возможности побыть вместе у них не будет. Грудь давило: радость, желание, беззвучный крик счастья…
Побыстрее бы оказаться в пещере, обнять тех, кто ждет, скинуть снаряжение на покрытый льдом пол, пусть полежит. Сжать руку Кэроу и бегом потянуть ее прочь. Дальше по коридорам, и дальше… обхватить ее и держать, и хохотать, уткнувшись в ее шею, не веря, что она принадлежит ему, что мир принадлежит им, и что все так, как он хочет.
Или, точнее, все так, как он позволил себе захотеть.
Однако в его рассудке поселилось что-то чужое, чуждое. Поселилось давно. Битва в Адельфийских горах. Произошло то, чего произойти не могло.
