фоновый шум. Странно, но в таком виде он даже успокаивает.
Минут через десять мама поднимается ко мне. Садится передо мной на корточки.
– Они хотят с тобой поговорить. Убедиться, что ты в порядке. Тебе надо переодеться.
– Зачем? Мне и так хорошо.
В ее халате уютно, словно я завернулся в одеяло. Сухо. Тепло. Я бы не прочь носить его, не снимая.
– Не надо дразнить гусей.
Мама оглядывает одежный развал на полу коридора, потом уходит в свою комнату. Оттуда приносит джинсы и футболку.
– Чьи?
– Не спрашивай. Трусов я не нашла.
Я беру одежду, поворачиваюсь к маме спиной, сбрасываю халат и надеваю джинсы. Они на пару размеров шире. У мамы иногда бывают мужчины. Удивляюсь, почему она выбирает себе покрепче и потолще. Надеваю футболку. Там рисунок и надпись: «Серферы делают это стоя».
Смотрю на маму.
Она кривится:
– Извини.
Понимаю, что ее извинение касается не только дурацкой футболки. Вопреки своему настроению, улыбаюсь. Я готов даже засмеяться.
– Мам, ну и…
– Согласна.
Нагибаюсь и подворачиваю брючины, чтобы не волочились по полу.
– Ты готов? Можем идти? – спрашивает она.
– Готов.
Позже, когда полицейские ушли, а Дебби улеглась в ванну «отмокать», мама устраивает мне «гнездышко» на диване. Она сама частенько спала здесь, отрубаясь после выпивки. Но сейчас пытается соорудить подобие постели. Приносит подушку и мой спальный мешок, и у меня сжимается горло. Даже издали от него пахнет плесенью. Бегунок молнии отражает свет, и я сразу же слышу поскрипывание другой молнии. Той, что запечатала Роба в черном мешке. Меня передергивает. Желудок грозит вывернуть немногочисленную еду, запихнутую в него сегодня.
– Мам, только не спальник. Я в него не лягу.
Она морщится, но молчит. Уносит мешок наверх и возвращается с простыней и двумя одеялами.
– Это тебе больше нравится?
– Да.
– Я хотела купить пододеяльник, – делится она. – Пару недель назад видела в супермаркете. Всего пятерка. Но пятерки тогда у меня не было. Вообще-то, понадобилась бы десятка. Вас было двое…
Она умолкает, потом спрашивает:
– Карл, как мы это переживем?
Я делаю вид, что не понял ее слов. Не хочу сейчас говорить об этом.
– Ты застели диван простыней. Я накроюсь двумя одеялами.
Она смотрит на меня в замешательстве, потом кивает.
– Да… конечно. Хорошо.
И застилает диван, подсовывая простыню под кромку.
– Мы хотим завтра его навестить, – вдруг сообщает она.
– Что?
– Мы с Дебби. Навестим его… Попрощаемся. Это в часовне Упокоения.
Я усиленно взбиваю подушку.
– Тебе тоже следует пойти. Не упрямься, Карл. Так принято в нашей семье. Это помогает.
У меня волосы встают дыбом при мысли, что я увижу тело таким, каким видел на озере.
Мама расстилает одеяла и тоже подтыкает их по краям. Я пристраиваю подушку. Настоящая кровать.
– Тебе будет удобно? – беспокоится она.
– Думаю, да.
И думать нечего. Это несравненно лучше мешка и логова, в котором я спал.
– Тогда я пошла, – говорит мама. – Еле на ногах стою. Наверное, и Дебс мигом захрапит после ванны. Но сегодня тебе ее храп мешать не
