корпов до единого, немногие станут их оплакивать.
И все равно. Одно дело — плясать на чьей-то могиле, другое — эту могилу копать. Тут поверх ненависти всплывает элемент расчета. Отличие тонкое, Кларк не уверена, что она или Лабин сумеют уловить его при таких обстоятельствах. Оно может и не проявиться до того мгновения, как человек найдет искомое: увидит мину, торчащую на корпусе апокалиптическим моллюском, включит вокодер, честно собираясь подать сигнал тревоги, и тут... «Может, мерзавцы этого заслуживают — после всего, что они сотворили с нами и с целым миром, а мне и делать ничего не надо, мог ведь я просто не заметить ее под опорой, в такой мути и...»
Мысли могут быть совершенно невинными — даже перед собой — вплоть до того момента, когда включится в работу финальный стимул, запускающий простую цепочку рассуждений, итог которой — отведенный в сторону взгляд. И кто знает, возможно ли уловить его даже с помощью тонкой настройки?
Только не Лени Кларк. Но все-таки она ищет, скользит между корпусами и цистернами, парит над своими товарищами и подобно им вглядывается в свет и в темноту, отличаясь от них лишь целью охоты.
Эта цель — чувство вины.
Конечно, не простой вины. Вины, скатывающейся к страху разоблачения, кренящейся к праведному гневу. Заново пробудившись, Кларк плавает в котле подержанных эмоций. Вода в нем загрязнена дюжиной разных страхов, гневом, отвращением к себе и другим. Есть и своеобразное возбуждение, азарт погони, постепенно выцветающий до привычной скуки. И сексуальные порывы. И еще менее выраженные чувства, которых она не различает.
Она не забыла, почему отказывалась от тонкой настройки на Чэннере, даже когда на нее согласились другие. А теперь вспоминает, почему соблазн был так велик, что она в конце концов поддалась. В этой бесконечной сумятице чувств вечно теряешь свои собственные.
К сожалению, здесь, на Хребте, все немного иначе. Не то чтобы изменилась физика или неврология. Или кто-то из людей. Другой стала сама Лени Кларк. Жертва и месть вылиняли с годами, черное и белое слились в миллионы неразличимых оттенков серого. Ее психика отклонилась от нормальной для рифтера, и ей теперь сложнее встроиться в этот фон. Чувство вины до того сильное, что наверняка может исходить только от нее.
И все же она не сворачивает с курса. Продолжает охоту, хотя чувства притупились. Где-то невдалеке скрытый дифракцией Кен Лабин делает то же самое. Он, вероятно, лучше нее справляется с делом. Его этому обучали. За ним многолетний опыт.
Что-то зудит на периферии сознания. Далекий голос пробивается сквозь туман в голове. Она осознает, что чувствует его довольно давно, но громкость нарастала так постепенно, что он зафиксировался в мозгу только сейчас. Ошибки нет: угроза, вскрик, возбуждение на самой границе восприятия. Двое рифтеров движутся ей наперерез, уходят к югу, работая ногами. Челюсть Кларк гудит от вокодированных голосов — задумавшись, она и их не замечала.
— Чуть не пропустил, — говорит кто-то. — Запихнули под...
— Еще одна, — прорывается второй голос. — Отсек А.
Кларк с первого взгляда понимает, что она бы наверняка пропустила. Стандартный взрывной заряд установлен в тени нависающего уступа. Лени всплывает лицом вверх и прижимается головой к обшивке, чтобы смотреть вдоль корпуса. И видит полукруглый силуэт в тени, подсвеченный мутным мерцанием воды.
— Господи, — жужжит она, — как ты высмотрел эту чертовщину?
— Сонаром поймал.
Рифтеры, с типичным для них уровнем дисциплины, побросали свои сектора и слетелись на находку. Лабин их не гонит: есть очевидная причина собрать их сюда, к орудию убийства. Кларк настраивается и концентрируется. Волнение. Воспрянувший интерес после часа монотонных хождений кругами. Озабоченность и ниточки нарастающего страха: что ни говори, это бомба, а не пасхальное яичко. Кое-кто из робких уже подается назад, осторожность пересиливает любопытство. Кларк лениво прикидывает радиус поражения. Метров сорок или пятьдесят считается безопасной дистанцией при обычных взрывных работах, но в правилах безопасности всегда закладывается запас.
Она сосредотачивается. Подозреваются все. Но хотя вездесущие паутинки ярости как всегда поблескивают на общем фоне, на поверхность они не выходят ни у кого. Не ощущается явного гнева из-за сорванных планов, нет страха неизбежного разоблачения. Обнаруженная взрывчатка для этих людей скорее головоломка, чем провокация — под маской охоты скрывалась игра в русскую рулетку.
— И что будем делать? — спрашивает Чун.
Лабин парит над ними Люцифером.
— Всем отметить сонарный профиль. По нему будете опознавать другие: они тоже наверняка недоступны визуальному осмотру.
Дюжина пистолетов щелкает, обстреливая опасную находку.
— А мы ее здесь оставим или нет?
— А если она с ловушкой?
— А если взорвется?
— Меньше корпов — меньше головной боли, — жужжит Гомес с расстояния, которое счел безопасным. — Я за них шкуру рвать не стану.
