– Далеко ли до Тайна, Светлячок? – спросил Аэл, у которого грудь распирало от радости за нее. – В подземелье так много всего начинается с букв второй половины алфавита…
Однако на его вопрос ответила Баклажанчик:
– Тайн – это тень Пандемониума. Он движется вместе со столицей Верхней Волшебной Страны. – Она покраснела, перья подернулись инеем. – Точнее, так было раньше. Пандемониум больше не движется. Я… я уверена, что все вы и так это знаете. Тайн давно был здесь, задолго до того, как начался тенепад, – идеальная тень, точная копия города наверху. Это был просто водопой, у которого собирались Рынки. Они уютно устраивались вокруг него и продавали что придется кому придется. Но через некоторое время большой город перестал перемещаться, и с Тайном произошло то же. Мы уже скоро приедем. Угорь не допустит, чтобы все эти пассажиры пропустили Развеселье.
– Откуда ты знаешь, сколько сейчас времени? Солнца же нет! – спросила Сентябрь, которая уже чувствовала, что ей не помешала бы хорошая доза солнечного света. Сумерки и лунное сияние наводили на нее сонливость и бдительность одновременно, и она теряла ощущение самой себя.
– А как ты узнаешь время по солнцу? – невинно спросила Баклажанчик. – С хрустальной луной это еще проще – взгляни наверх! Сейчас половина десятого.
Все действительно посмотрели вверх и увидели, что на поверхности луны неярко светится цифра X. Она слабо мерцала, еще не достигнув полной четкости.
Светлячок втянула ручки и ножки внутрь себя и спустилась пониже, чтобы обсудить что-то со своим необъятным другом, а наша четверка расположилась на вовсе-не-такой-уж-неприятной коже Рыдающего Угря, который любезно оттопырил для них влажноватые лавандовые сиденья и лавки. К ним подкатила чайная тележка, но Сентябрь решила, что чаю с нее на сегодня явно хватит. После того как Аэл заверил ее, что здесь можно без опасений есть все, кроме тех продуктов, что поставляются гоблинами, она попросила сделать ей сэндвич с горчицей. Ей вручили кондитерское сооружение, которое, может, и хотело поначалу быть сэндвичем с горчицей, но по ходу дела его амбиции заметно выросли. Сладкие листья цвета льда слоями лежали поверх темного, дымчатого масла и тягучего медового крема, перемежаясь черными сливами, инжиром еще чернее слив и торчащими во все стороны чернильными фруктами чернее инжира; все это было сдавлено с двух сторон тонкими ломтями, напоминавшими что угодно, только не хлеб. На вид они были мягкими как пух и казались полезными для здоровья, несмотря на голубино-серый цвет, а на вкус оказались чем-то средним между пирожным, сидром и снегом.
– А вы знаете, – сказала Сентябрь, вдумчиво и внимательно поедая сэндвич и давая откусить то Баклажанчику, то Субботе, – похоже, все тут знают свое предназначение, кроме меня! Когда я встретила сивиллу Перспективу, она сказала, что охраняла входы, еще когда была маленькой девочкой, младше, чем я! И Толстянка Прекрасная отправилась охотиться за своим Рыночком, когда была еще совсем юной. Даже Светлячок повзрослела и приобрела профессию. Наверно, я тоже должна думать о таких вещах, но я понятия не имею, что буду делать, когда вырасту! Вряд ли в Омахе и даже в Чикаго требуется так уж много Рыцарей, или Епископов, или Героинь. К тому же я уверена, что есть девочки, у которых все это получается гораздо лучше. По- моему, я пока еще не делала ничего такого, чем мне хотелось бы заниматься всю жизнь, вот как сивилле. – Сентябрь повернулась к Ночной Додо, история которой вызывала у нее жгучее любопытство, но ей не хотелось показаться бестактной. – А ты знаешь, чем будешь заниматься теперь, когда избавилась от Толстянки? Нет, я вовсе не хочу сказать, что она плохая. Она очень даже милая. Просто, понимаешь, – Сентябрь прокашлялась, слегка смущенная, – там, где я живу, Додо слегка… ну, вымерли.
Конечно, это было ужасно невежливо и Сентябрь не следовало затрагивать эту тему, пока они не познакомились поближе, но Ночная Додо только печально кивнула, вспушила перья и согнула колени. Сентябрь заметила, что, присев на своих сильных ногах, Баклажанчик формой тела немного напоминает Аэла – только хвост другой, нет чешуи и огнем не дышит.
– Я родилась очень далеко отсюда, – начала Додо застенчиво. – В городе Дронтбург, где живут все Додо, далеко за Лагуной, где поет Дункель-Рыба, дальше, чем Пустыня Тыквенных Цветов, где обитает великан Алифанфарон со своей прекрасной женой, и даже дальше Островов Пожирателей Лотоса и Леса Балалаек на берегах Моря Забвения.
– Волшебное Подземелье такое огромное? – спросила Сентябрь.
– Такое же, как Верхняя Страна. Это естественно, они же близнецы, зеркальные отражения, половинки друг друга. Но Дронтбург очень хорошо укрыт в центре Моря Забвения, на чудесном острове, полном сочных трав и высоких шишковатых тамбалакоков – это такие деревья с вкусными ягодами и маслянистыми семенами. В центре острова стоит небольшая гора, которой мы очень гордимся, а в ней множество пещер, где хорошо прятаться. Когда по всему Дронтбургу завывает ветер, наша гора поет. Милая Сентябрь, Додо вымерли везде или почти везде. Теперь мы живем только в Дронтбурге, там мы и разгуливаем вразвалочку, и громко кричим, как нам и положено. А во всех остальных местах люди нас истребили, охотясь на наши яйца.
– А что в них особенного? – спросил Теневой Аэл, стремясь расширить свои познания о предмете, который начинается с буквы Д.
– Я не скажу вам этого, господин Виверн, потому что все страстно хотели добраться до наших гнезд. В нас стреляли из ветвей наших любимых тамбалакоков, сгоняли в море, а сами разбивали скорлупу наших птенцов и жарили их на сковородках. Нет, я пока не могу открыть вам этот секрет. Но так случилось, что Гаффу, Великому Предку, в честь которого назвали мою мать, удалось улизнуть от особенно яростных охотников и скрыться в расселине в горах. Там он увидел прекрасную женщину. Прекрасную настолько, что, хотя Гафф знал, что людей следует опасаться, от нее он не сбежал. На ней был серебристый солдатский мундир, подпоясанный серебристым шарфом, серебристый защитный шлем и серебристые снегоступы. У нее были длинные
