Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье

ужасная концертина…

– Кто бы там ни сидел за рулем, он явно приехал не на Развеселье, – сказала Сентябрь. – Я уверена, он не умеет веселиться… если только там вообще кто-то есть. – И действительно, как ни вглядывалась Сентябрь, она не могла разглядеть водителя – только странная остроконечная красная шляпа с двумя длинными полосатыми перьями пари?ла в кабине волшебного грузовика на том месте, где должна была располагаться голова.

Сбоку от нее, где еще недавно стояла Баклажанчик, раздался ее тихий голос.

– Это Фриц, – прошептала Додо.

Грузовик остановился. С крыши ежевичного тента начала расти, будто живая, длинная серебряная лестница, все выше, выше и выше. Она была бесцветной – просто сверкала, как вода. Наконец дверь грузовика открылась, и появилась красная шляпа; теперь, когда ее можно было разглядеть, она казалась еще краснее. Два пера фазана, а может, какого-то странного, жуткого попугая торчали из нее как рога. Шляпа начала взбираться по лестнице, и ее перекладины скрипели, будто карабкался кто-то тяжелый, однако ног видно не было. Лестница выросла настолько высоко, что Сентябрь, а с ней и всему Тайну, пришлось запрокинуть головы и заслонить глаза рукой, чтобы попытаться увидеть, где она кончается. Красная шляпа парила где-то там, за пределами их взглядов, в вышине Волшебного Подземелья, где его потолок переходил в пол Верхнего Мира.

Баклажанчик опять зашептала, незримо придвигаясь поближе к Сентябрь, – та почувствовала прикосновение мягкого оперения к своей руке, но Ночная Додо оставалась невидимой:

– Слушай. Он вытаскивает свой Бешеный Бурав. На нем рукоятка из черной кости. На рукоятке мерцают звезды. Бурав он получил от Хэллоуин на день рождения, а с ним и другие подарки – Разлучающий Сифон и пояс из карамельного стекла, чтобы носить их на обоих боках, как пистолеты. Это его орудия, и это его символы. Фриц приставляет Бурав к каменному своду мира. Бурав вгрызается в камень, и Фриц начинает поворачивать рукоятку. Раз, другой, третий. Появляется трещинка, не шире твоего мизинца. Фриц приставляет к ней раструб Разлучающего Сифона, и туда, как дымок, вплывает тень. Тень стекает вниз и струится через хрустальное колено сифона, а потом ниже и еще ниже по лестнице, до тех пор, пока какой-нибудь добрый или злой ветер не подхватит ее и не отправит искать свое место в Волшебном Подземелье.

– Как ты все это видишь? Я даже шляпу не различаю! – прошептала Сентябрь.

– Я слышу, – прошептала Баклажанчик еще тише. – Это тоже часть Тихой Пфизики. Очень трудная часть, которую я изучала под руководством Великого Граммофона Баритонного Ущелья, пока моя хозяйка-гоблинша продавала ему пеликана. Если научишься глубоко и полно слушать, слушать не только слова и звуки, но также и пневмодинамикку сердца и света, элементарные частицы грусти и радости, тонкую текучую динамикку сожаления, то не останется ничего, что не было бы тебе подвластно. Я слушала отражения звезд, повороты Бурава, падение теней и медленное ровное дыхание Фрица. Знаешь, он рыдает, когда поворачивает Бурав. Он рыдает, когда тень просачивается в сифон. Он думает, что никто не слышит, но я слышу. Фриц – красный карлик, лютин, из рода невидимых духов-проказников, и его красная шляпа – вроде сердца. В ней его сила и сущность, то есть та его часть, которую он готов демонстрировать всем. А плач лютина – самый тихий плач из всех. Невидимые слезы невидимого человека.

Лестница начала снижаться, убираясь обратно в грузовик, а с ней спустилась и красная шляпа. Где-то далеко за ними черный завиток поплыл навстречу судьбе. Все вокруг отчаянно старались не прерывать молчания. Сентябрь видела, как от напряжения многие хватали сами себя кто за живот, кто за спину и даже вспотели от усилий. Красная шляпа помедлила перед кабиной грузовика, как бы оценивая всех взглядом. Никто не дышал. Затем шляпа забралась в кабину, и на этих кабачковых колесах с желудевыми шипами Фриц медленно покатил прочь.

– Я понимаю, – сказала Сентябрь, когда все начали судорожно переводить дыхание и по улице побежал нервный смешок, – я понимаю, что здесь, внизу, он никому навредить не может. Он забирает тени из Верхней Страны, и это ужасно, это надо остановить; но кому он может причинить вред тут, в Тайне?

От-А-до-Л уставился на нее слегка пристыженно и слегка вызывающе, мотая хвостом из стороны в сторону, как кот.

– Ну что ты, здесь полно тех, кто не тени. Как в любом другом месте. Герцог Чаепитий, и Баклажанчик, и Толстянка Прекрасная, и вся эта компания. Глаштины. Нуньосы. И иногда, только иногда, не очень часто, понимаешь? – Фриц забирает их тени тоже.

– Они хотят сохранить свою магию, – пробормотал Суббота. – Нельзя их за это винить. Но когда приходит Фриц, лучше просто замереть, пока это не кончится.

Какие печальные, какие жалкие слова, подумала Сентябрь. Она вспомнила тот ужасный разрез, которым ее тень отделили от нее самой, и могла бы надолго погрузиться в воспоминания о том, как ей было больно и к чему это все привело, если бы участники Развеселья не разразились снова песнями и смехом, болтовней и танцами. Они кричали и улюлюкали еще громче, чем прежде, отплясывая так, будто хотели стереть память о Фрице и его огромных темных колесах.

Баклажанчик постепенно появилась вновь, перышко за перышком, блестя серьезными темными глазами.

Глава X Развеселье

в которой Сентябрь много чего узнаёт, появляется Королева, происходит Пиршество и наконец-то начинается дикое