– Миссис Хадсон, ваш чай определенно творит чудеса.
Сыщик снял со стены скрипку, провел смычком по струнам… Затем прикрыл глаза и заиграл.
– Замечательно, чудесно! – прошептала старушка. – А наш добрый доктор уже в полном порядке, хотя и сам не знает об этом. В другой раз нужно добавить… – она пошевелила пальцами в воздухе, – кору ясеня, определенно, кору ясеня… Или вереск?
Миссис Хадсон в задумчивости двинулась к выходу, но возле двери обернулась.
Шерлок Холмс играл, забыв обо всем. Старушка прислонилась к дверному косяку. На лице ее застыло выражение удовлетворения и гордости.
Одна чашка чая – и вот он музицирует. И как!
Сморщенные губы миссис Хадсон тронула счастливая улыбка.
Разве может что-либо сравниться с ощущением власти над гением! Направлять его, подсказывать, где ждет опасность, встречать его дома, чтобы окружить заботой и теплом! А как упоительно пробуждать в нем творческие порывы!
«Заблуждаются те, кто упрекает нас в честолюбии, – думала миссис Хадсон. – Стать богом для другого существа или даже для многих – это не честолюбие. Беречь его, развивать в нем талант, вглядываться в него, как в обожаемое дитя… И всегда скрытно, всегда незримо! Они говорят – власть? О, нет! Самое близкое к этому чувство у людей называется любовью».
Шерлок Холмс упоенно играл на скрипке. Наверху, сквозь дремоту расслышав музыку, улыбнулся доктор Ватсон. На тумбочке возле его кровати стояла пустая чашка, из которой пахло весенней травой и немножко дымом.
Миссис Хадсон улыбнулась, осторожно поправила парик, из-под которого выбивались белые опахала контурных перьев, и беззвучно вышла из комнаты.
Роман Злотников
Севастопольское избиение
«Тун-дзун!» – гулко разнесся по машинному отделению сигнал колокола вызова с мостика, напрочь перекрыв и грохот поршней, и тяг раскочегаренной паровой машины, и гул пламени топок. Герхард Кнаппе, худой долговязый немец, паровозный механик, исполняющий на «Аляске» обязанности механика судового, недовольно сморщился и, подойдя к переговорной трубе, вытер платком мокрое от пота лицо, после чего вынул из трубы затычку и надсадно проорал:
– Машинное слушает!
– Здесь капитан, – раздался из переговорной трубы звонкий голос лейтенанта Поспелова. – Добавить еще можете? Не успеваем до рассвета на позицию выйти.
Кнаппе скривился, потом покосился на Нечипорука, старшего команды кочегаров, от работы которых как раз и зависело исполнение этой просьбы- приказа капитана, дождался его короткого кивка, после чего коротко бросил в трубу:
– Яволь!
– Принято, – все так же звонко отозвался капитан. Кнаппе аккуратно всунул на место заглушку и повернулся к машинной команде, собираясь отдать необходимые распоряжения, но ничего этого не потребовалось. Нечипорук уже схватил свою, изготовленную по его личной мерке, лопату, в черпало которой входило как бы не в два раза больше угля, чем у обычной, и махнул рукой второй смене кочегаров, до сего момента отдыхающей на куче угля в дальнем конце машинного отделения. Там было хоть и немного, но менее жарко, чем здесь, рядом с топками, где температура, судя по градуснику, несмотря на все старания приточных вентиляторов, доходила аж до пятидесяти градусов по шкале шведского астронома Цельсия.
– А ну, хлопци, навались! Капитану жару треба! – хрипло рявкнул он. Вторая смена тут же молча поднялась и, споро расхватав лежащие здесь же, рядом с ними, лопаты, принялась сноровисто набирать в них уголь. Подключение к работе второй смены должно было быстро увеличить объем поступающего в топки угля практически вдвое. Вследствие чего, уже через десять-пятнадцать минут, когда закинутый в топки дополнительный уголек разгорится, давление в паровом котле должно начать быстро расти, споро поднявшись практически до опасного предела. Но на скорости корабля приближение к этому самому опасному пределу должно было отразиться самым благоприятным образом.
Герр Кнаппе очередной раз досадливо сморщился. Ну, что за манера у этих русских, вечно игнорировать команды! Вот всегда так – то с места не сдвинешь, как не понукай, а то вот так же подхватываются и начинают работать так, что любой более цивилизованный человек уже через полчаса сдохнет. А этим хоть бы хны – пашут и пашут, стиснув зубы… Впрочем, это судно, на котором он так внезапно для себя оказался, вообще было настоящим сонмом нарушений всех и всяческих правил.
Начать с того, что оно было скорее железным, нежели деревянным. Нет, дерево в нем тоже присутствовало. Например, как материал обшивки подводной части судна. Но весь набор, а также большая часть надводного борта, палуба и та уродливая надстройка, возвышавшаяся над палубой и именуемая корявым русским словом bashnya, были изготовлены из металла. Причем, металла толстого. Так, например, толщина металлической обшивки этой самой bashnya составляла почти восемь дюймов, а палубы – два. Борт же защищал металл толщиной в четыре дюйма. И ни одного паруса. Вообще! Ну и естественно, что любой нормальный моряк даже ступить на палубу подобного… нет, кораблем это обозвать будет просто непозволительно, так что, в лучшем случае, судна (именно в лучшем случае) посчитал бы ниже своего достоинства. Ну кому может понравиться грязный, вонючий, пахнущий гарью,
