воздуха, и ветер совсем другой, и звезды чистые, и видно Луну и людей, которые сидят на этой Луне и копают гелий, и облака – там настоящие облака, белые, многоэтажные, тяжелые. Облака, а не эта серая однообразная пелена, которая то и дело норовит собраться в грозу.
– Ну и что? – спросила Турбина. – Где тут страх?
Тренер улыбнулся и сказал:
– Страх тут везде.
Он подошел к краю площадки и снял леер, оставшись стоять рядом с пустотой.
– По статистике при падении с километровой высоты шанс сохранить жизнедеятельность примерно пятнадцать процентов, – сообщил тренер. – Тут, конечно, не километр, триста метров. По грубым оценкам, это увеличивает шансы примерно в два раза.
– Так нам все-таки прыгать? – опять спросила Турбина.
Тренер не ответил.
– Подойдите, – сказал тренер. – Кто желает?
Никто не желал. Это меня удивило.
– Для человека смертельно уже десять метров, – произнес тренер. – Некоторые умудряются разбиться при падении с высоты собственного роста.
– Я могу, – сказал я.
Тренер сделал приглашающий жест, я приблизился к краю.
Земля на самом деле осталась где-то далеко, так далеко, что ее почти не просматривалось, наверное, из-за тумана, наползающего с прудов. Город тоже поблек, растворился почти, смазался. И это тоже мне нравилось, я вдруг понял, что не хочу видеть этот город.
Я не испытывал никакого страха. Совсем. Нет, я не был дураком и совсем не хотел лететь вниз, но и испуга не было. Плохо. Должно было внутри задрожать или обмереть, но, конечно, не задрожало и не замерло. Потому что давно замерло.
– Плохо, – подтвердил тренер. – Очень плохо. Нормальный человек не подошел бы к краю. Нормальный человек любит жить.
– Нормальный человек вообще сюда не полез бы, – сказала Турбина.
Я поглядел на нее внимательнее.
С первого взгляда я ничего особого в ней не заметил, у нас каждая вторая такая: парик, серая кожа, слезящиеся глаза. На лице выражение общей бессмысленности, двигается как курица, мне на голову три раза наступала. А мыслит самостоятельно, такое редко встретишь.
Наверное, это понял и тренер, поглядел на Турбину тоже с интересом.
– Человек бы вообще не полез, – повторила Турбина. – А нам хоть бы что. Мы – монстры.
Она покрякала мышью и подошла к краю платформы, равнодушно выглянула вниз.
Плохо дело. Мы монстры… Значит, себя ненавидит. А это плохой симптом. От ненависти к себе до аута один шаг.
– Высоко, – сказала Турбина.
– И все? – спросил тренер.
– Все. А что еще сказать?
– И это плохо, – сказал тренер. – Страха нет…
– Нет, – согласилась Турбина. – И как его развить? Я дома занималась, все по пособию. И ничего.
– Так всегда бывает, – успокоил тренер. – Над страхом надо работать, просто так испугаться, с бухты-барахты, у вас не получится. Закройте глаза, сосредоточьтесь и попытайтесь представить, что вы падаете вниз. Попытайтесь испугаться. То, что в вас еще осталось живого, должно возмутиться и запротестовать. Закрывайте глаза.
Я закрыл глаза. Попробовал представить, что падаю. Ну, падаю. Ну, лечу. Если во мне и осталось что-то живое, то оно не возмутилось и не запротестовало, совсем никак не запротестовало.
Раздался крякающий звук. И тут же грохот откуда-то снизу. Тренер выругался непонятными словами. И от души, тут никакой имитации, я просто услышал в голосе его досаду и раздражение.
Открыл глаза и посмотрел.
Турбиной на площадке не было.
А тренер быстро спускался вниз по лестнице.
– Сиганула, – равнодушно сказал вуп, что умел рисовать.
– Прыгнула, – добавил еще кто-то.
Вороны заорали громче. Они вернулись в свои гнезда и стали успокаиваться, а тут на них Турбина, пришлось снова взлетать, а летать в такую погоду и на такой высоте, наверное, весьма паршивое занятие. Сыро, перья намокли, крылья не двигаются, а ты летаешь, летаешь, и это тяжело.
Мы полезли вниз по лестнице, хотя мне не очень хотелось. Небо совсем истончилось и светилось розовым, и снег тоже блестел розовым, штыри антенны почти касались туч и посверкивали синевой, мне захотелось устроиться поудобнее на раскладном стульчике и посидеть тут пару часиков. Но это
