совсем не хочется.
– Ну, давай, – сказал я. – Стреляй. Только не в глаз. В лоб давай.
Костромина уставилась на меня с удивлением.
– А ты, Полено, молодец. Готов ради любви многим пожертвовать.
– Да, – сказал я. – Готов.
– Молодец. Рада за тебя. Я подумаю. В голову благороднее, чем в… В наоборот. Цветовод-то, кстати, свинцом стрелял? Или солью?
– Серебром.
Костромина поморщилась.
– Это жертва, – сказала она. – Безусловная. Сидеть-то как?
– Неприятно. Чешется. Я почти все извлек, совсем немного осталось.
– Придется терпеть.
Я вздохнул.
– Нет, конечно, я могу тебе выдавить… Или выцарапать.
На секунду я представил эту картину. Вот я лежу, Костромина склоняется надо мной, а в руке пинцет… вернее, клещи. Не очень весело.
– Само выйдет, – сказал я. – Через пару месяцев. Потерплю. Да почти не чувствуется.
– Молодец в четвертый раз. И все равно непонятно… Где букет? Понятно, что тебя расстреляли, это хорошо. Но букет-то ты собрал?
Кострома осторожно понюхала воздух.
– Там, – я кивнул в сторону реки.
– Так… Почему там, а не здесь?
– Да у него все цветы ненастоящие. Одни пластмассовые, другие бумажные, а третьи вообще железные.
– Железные цветы? – удивилась Костромина. – Он что, псих?
– А я откуда знаю? Нет, наверное, не псих. Все равно цветы настоящие у нас плохо… так хоть пластиковые будут. Красиво.
– Что ты в красоте понимаешь, Поленов? Тебе бы только… Я даже не знаю, что тебе стоит делать, ты никакой…
Костромина замолчала. Некоторое время она ощупывала свое лицо, со страхом и с отвращением, потом сказала:
– С цветами не получилось. Надо попробовать что-то новенькое. И чем скорей, тем лучше, Беловоблов с Груббер на месте не стоят.
Я представил, как Груббер и Беловоблов не стоят на месте, и мне стало почему-то весело.
Глава 12
Бладбургер
С утра я отправился в книжную лавку на Станционной. Раньше там был рынок, стены железные, потолок стеклянный, сейчас рынок изменился, как, впрочем, и все вокруг. Крыша просела, стены выпуклились и заросли мхом, рынок стал похож на расплющенную консервную банку, в нем больше ничем не торговали. Меняли книги.
Конечно, в книжную лавку идти без обмена не стоило, и я приготовил на обмен книжки из своего коллекторного запаса. «Антология уральского кошмара-4», «Карлики Вицлипуцли» и роскошно изданный «Современный бестиарий» со стереоскопическими картинками. Все очень поганое. Неплохой набор, легко поменяюсь.
Сегодня в лавке дежурил Брюханов, он сидел на складном стульчике и починял шредер. Шредеров в лавке держалось много, лавка перерабатывала вредные книжки в бумажные ленты, а потом в муку, после чего мука вывозилась на целлюлозную фабрику. Аппараты были все древние, допотопные, ломались часто, а Брюханов с напарником их почти постоянно чинили.
Брюханов мял пальцами отвертку и грыз титановый мундштук. Меня увидел не оборачиваясь.
– Привет, Поленкин, – сказал.
– Здравствуйте. Я Поленов. Мне надо…
– Что притащил? – буркнул Брюханов, не отрываясь от шредера.
– Книжки.
– Ясно, что не коврижки. Что там у тебя?
Я сунул Брюханову сумку. Он оценил на вес, понюхал, сказал:
– Неплохо. «Уральский кошмар», «Вицлипуцли»… О, «Бестиариум». Да ты библиофил.
– Кто? – не понял я.
– В коллекторе книжки тыришь, вот кто.
Я отвернулся. Можно подумать, он сам не тырил в детстве. Так тырил, что теперь вот в книжной лавке работает.
– Да ладно, не обижайся, Поленкин. Что брать будешь? Опять про велосипеды? Я тебе приготовил парочку…
