– Почему там? – спросил Беловоблов.
– Это брутальнее, – загадочно ответила Костромина.
Мы с Беловобловым непонимающе переглянулись.
– Опаснее то есть, – пояснила она. – На земле вы будете три часа махаться, а там… Там даже самая незначительная рана может оказаться смертельной. Это все равно что стреляться с десяти шагов. Что непонятного?
Беловоблов согласно кивнул, и мы направились к танку. Мне было все равно, где драться, но я отметил, что Костромина осуществила правильный выбор – на крыше бака на самом деле красивее. Каждый предпочитает возвышенную смерть.
– Можете не переживать, – говорила по пути Костромина, – я все зафиксирую. Дядя прислал видеокамеру, так что ваша схватка останется в веках. И Света непременно ее увидит. Увидит, что вы не щадили живота своего, пролили кровь, ну, и все такое.
– Мы что, до смерти биться станем? – спросил Беловоблов.
– А ты что, боишься? – тут же ухмыльнулся я.
– Нет. Я не боюсь. Просто…
– Просто ты боишься, – повторил я.
– Конечно, не до смерти, – успокоила Костромина. – Это бессмысленно.
– Почему это бессмысленно? – поинтересовался я. – По-моему, как раз не бессмысленно. Раньше так всегда делали. Он… – Я указал на Беловоблова. – Он встал на моем пути и должен быть… это… строго наказан. Я должен расчистить жизненные пространства, ведь правда?
– Смотри, как бы тебя самого не наказали, – огрызнулся Беловоблов. – Смотри, как бы тебя самого не расчистили.
– Никаких смертей нам не нужно, – сказала Костромина. – Это не отвечает нашим общим интересам. И обесценит всю дуэль.
– Это почему это?
– Потому. Если кто-то погибнет, то мы не сможем показать нашу дуэль Свете – сразу начнется дознание, и победителя серьезно накажут. Поэтому и будем драться на водокач… То есть на этом баке. Кто вниз полетит – тот и проиграл. И даст честное слово, что не будет испытывать по отношению к Свете никаких намерений. Согласны?
– Согласен, – буркнул Беловоблов.
– А вот я…
Костромина наступила мне на ногу.
– Тоже согласен, – закончил я.
– Вот и прекрасно. Ваша доблесть останется в истории. Поспешите же вписать себя в ее анналы.
Мы обогнули несколько больших самолетов и несколько самолетов поменьше, перелезли через гигантский геликоптер, приблизились к танку. Вблизи он выглядел гораздо более внушительно – метров тридцать в высоту, не меньше, и гораздо менее блестяще. Походил на толстую рыбу со встопорщенной чешуей. Костромина подпрыгнула до лесенки, подтянулась и поползла первой. Беловоблов за ней, я за Беловобловым.
Крыша танка оказалась немного конусообразной. Конечно, не до такой степени конусообразной, что нельзя удержаться, но все-таки достаточно покатой. Костромина сразу принялась устанавливать на треноге камеру, а мы стояли друг напротив друга и пытались вызвать в себе определенные чувства.
К.б. ненависть.
Беловоблов перешел мне дорогу, причинил мне тяжелую травму, волочился за девушкой, за которой собирался волочиться я, чем нанес мне тяжелое оскорбление. Теперь я собирался его немножечко поучить с помощью бензопилы и гравитации, а для этого его следовало возненавидеть. Поскольку без ненависти в дуэли смысла нет, без ненависти это так, дешевый театр, хохмодрама.
– Севастьян Беловоблов, я тебя ненавижу, – сказал я, надеясь, что ненависть, облеченная в звук, обретет более плотные очертания.
За которые можно будет взяться, уцепиться, покрошить бензопилой врага, сбросить его с водокачки бытия, не знаю, быстро я стал думать.
– Я тебя тоже ненавижу, Виктор Поленов, – ответил мне Беловоблов.
Я попытался вызвать в памяти образ Светы. Вызвал – возникла она, красивая, в желтых джинсах, человек. И Таня, повелительница дельфинов, вспомнилась. Таня, она была прекрасна. Она была светом, пролившимся на меня, жалкого и ничтожного.
Рядом возник Беловоблов. Бледнорожий, в синем, перемазанном маслом комбинезоне, со сросшимися позвонками, вурдалак, мерзкая тварь, оскорбляющая своим смрадным дыханием лик неба.
Это помогло, но немного. Электричество. Мало его. Совсем мало, я не трамвай, в котором электричества так много, что оно брызгает искрами, не трамвай.
– Изобразите зверскость, – попросила Костромина. – Порычите, в грудь себя ударьте. Поленов, ударь себя в грудь. Будь настоящим мужчиной. Ты же хочешь стать человеком?
Я поднял бензопилу, ударил себя в грудь. Бак у пилы смялся. Пила была старая, не очень крепкая, видимо.
Беловоблов зарычал в ответную. Примерно так:
