Кострома поглядела на меня с интересом.
– Какие славные ты истории рассказываешь, – повторил я.
– Да брось, – махнула рукой Костромина. – Ты что, решил, что я…
Костромина уставилась на меня, а потом к.б. расхохоталась.
– Что?
– То. Дурак ты, Поленов, дурак. Его заинтересовать надо было, выслушать. А ты его по уху сразу. Так дуэли не делаются.
– И что?
– Ничего. Ты, Поленов, конечно, мой друг, но… Но нет в тебе перспектив. Я это с каждым разом все больше и больше вижу.
Сказала Кострома к.б. с разочарованием.
– Не бойся, не брошу, – тут же успокоила она меня. – Не брошу. Бросать – это не по-человечески. А нам надо стараться жить по-человечески. Но нам надо очень постараться, ты понимаешь?
– Еще как.
– Вот и постарайся. Когда Света приедет, поздно стараться будет. Я на тебя надеюсь.
– Я тоже, – сказал я.
Со стороны ангара показался Беловоблов. На плечах он тащил две какие-то громоздкие оранжевые конструкции. Мы с Костроминой переглянулись с непониманием.
– Что это? – поинтересовалась она.
– Бензопилы, – ответил Беловоблов и сгрузил аппараты на асфальт.– «Дружба» называются.
Я представлял бензопилу несколько иначе. Компактный инструмент с отточенным, как бритва, лезвием, которым при желании можно даже жонглировать. Изящный инструмент. Практически шпага. Мне дедушка рассказывал, что в детстве он ходил в цирк, там один вамп жонглировал как раз бензопилами, целыми тремя, а одну не поймал. И она ему прямо на голову и упала. На две половинки распилила. Не думаю, чтобы тремя такими вот «Дружбами» можно было бы жонглировать.
– «Дружба», – перечитала Костромина название. – На самом деле бензопилы. Какие-то очень уж старые.
– Зато надежные, – заверил Беловоблов. – Грубые, но безотказные.
– Пожалуй…
Костромина взяла пилу, повертела.
– Будем биться на них, – сказал Беловоблов. – Как?
Я согласно пожал плечами. Можно биться и ими, почему нет?
– Вот и отлично. Тогда поехали. Надо спешить. Едем в аэропорт.
– Почему в аэропорт? – спросил Беловоблов. – Это же далеко.
– Зато нам никто не помешает.
Мы отправились в аэропорт. Дождались трамвая, с лязгом в него погрузились, всю заднюю площадку оккупировали. Поехали. Трамвай трясло, подбрасывало и мотало из стороны в сторону, рельсы были старые и неровные, два раза мы соскакивали с рельс, и вагоновожатый, ругаясь, выходил наружу и возвращал трамвай обратно. Над головой верещало электричество, иногда в салон просыпались синие искры, немногочисленные пассажиры тушили их в воздухе пальцами.
Город закончился, затем прекратился дождь – мы выехали за границы действия погодных установок. Стало медленно светлеть, пассажиры потянулись за масками, а Костромина раздала нам противогазы. Нам с Беловобловым старые резиновые, так что мы сразу сделались похожи на слонов-карликов, а себе новенький карбоновый, не с жуткими кругляками глаз, а с прозрачной маской. Я хотел сказать, что противогаз ей идет, но подумал, что это будет бестактно.
– Аэропорт, – объявил вожатый.
– Наша, – сказала Костромина.
Мы выгрузились.
Это действительно когда-то было аэропортом. Старые, похожие на мертвых гусей самолеты, закопавшиеся носом в землю, ангары, покосившиеся вышки, чудом сохранившиеся полосатые чулки на антеннах, чулки шевелились на ветру, оживляли пейзаж.
– Как раз, – сказала Костромина. – Все выглядит как полагается.
– А как полагается? – неприветливо спросил Беловоблов.
– Как надо, так и полагается… Драться будете…
Костромина оглядела аэродром.
– Вон там, – она указала на круглый топливный танк, блестящий, похожий на вкопанную в землю банку из-под газировки. – На крыше.
