Вагон был пуст.
То есть совсем.
Титан был растоплен, рядом стоял перемазанный углем заварочный чайник, Зимин налил заварки, разбавил кипятком, ругнул наплевательское отношение к пассажирам, вернулся в купе.
— Чаю подано, — объявил Зимин. — Так то.
Они сидели на противоположных диванах купе, пили чай. Колеса лязгали по рельсам, в конце вагона хлопала дверь, что то специфически железнодорожно громыхало, пахло углем и влажным бельем.
— Тут не очень далеко, — повторил Кокосов в двадцатый раз. — К утру будем. Часам к трем.
— Понятно.
— Это странное место, ты должен там побывать.
— Зачем?
— Не знаю. Я нашел там дневник, но все осмотреть не успел. А мы с тобой осмотрим, подвалы, чердак, может, еще что нибудь заметим.
— Допустим. — Зимин открыл бутылку с водой, намочил полотенце, положил на лоб. — Допустим. Найдем. И что? Я ведь и так тебе могу сказать, что продолжу пятую книгу. У меня и начало есть, где Безымянный является в гости к старику…
Кокосов помотал головой.
— Этого недостаточно, — сказал он. — То есть недостаточно, чтобы ты просто взял — и написал. Нужно, чтобы ты поверил. Вот когда ты поверишь…
— Я должен поверить в собственных героев?
— Да! Да, надо поверить! Они ведь существуют!
— Кокосов–Кокосов, я тебя сейчас обрушу с поезда, — сказал Зимин. — А потом утоплю. У тебя есть совесть?
— Есть.
— А что тогда не пользуешься? Я живу–живу, собираюсь… в Калининград, и вдруг заявляешься ты и начинаешь бухтеть, бухтеть, бухтеть. Про то, что наш унылый мир трескучий есть лишь отблеск суетливый торжествующих созвучий… Старик Платон переворачивается в своем древнегреческом гробу и шлет мне проклятия. А если меня начинают проклинать, у меня сразу изжога открывается. Ты можешь представить, какая приключается изжога, когда тебя проклинает дух Платона?! А еще я икаю!
Зимин выглянул в коридор, крикнул дурным капризным:
— Проводник! Чаю!
Кокосов вздохнул.
— Нет проводника, — сказал он.
— Понятно. Проводника нет, вагон мистический, везет нас в Место Снов, знаю, знаю.
— У тебя слишком иронический образ мыслей, Виктор. А ты должен просто поверить. Всего–навсего.
— А я не хочу, — упрямо сказал Зимин. — Мне и так хорошо.
— Да не хорошо тебе, — отмахнулся Кокосов. — Это же видно.
Зимин покривился.
— А тебе то это зачем? — спросил Зимин. — Ну, вот напишу я, что Перец жив. И что? В твоей жизни что поменяется?
— Все поменяется, — сказал Кокосов.
— Что поменяется?
Кокосов промолчал.
— Скажи, что поменяется, — Зимин поставил ноги на противоположный диван. — Мне интересно.
Кокосов замялся. Стал открывать свой портфель, а тот, само собой, не открывался, Кокосов старался и конечно же прищемил себе палец, пострадал, но все таки достал книгу. «Снежные псы». Зимин определил по толщине, «Псы» были потолще остальных. Книга была обернута в обложку от кулинарного журнала и проклеена скотчем, на титульном листе красовался пластырь с надписью ручкой «СП».
Кокосов протянул Зимину книгу, тот взял, отметил, что на самом деле «Псы», только распухшие какие то, с волнистыми страницами, точно читали книгу в ванной. Может, на самом деле там и читали.
— Зачем? — не понял Зимин.
— Почитай. Чтобы вспомнить. Погрузиться в атмосферу.
— Я и так все время в атмосфере, — отмахнулся Зимин. — Выть хочется.
— Мне тоже.
— Понятно, — Зимин сунул книгу под мышку. Отметил, как от подобной непочтительности дернулось лицо у Кокосова.
