Приехали. Всегда мечтала.
— Дерьмо… — Дрюпин побледнел. — Красота. Что теперь делать?
Ночной трамвай
— Да не надо нам моркови, мы ее не едим…
— Как не едите? А салат с чесноком? Зима скоро, а у вас ни заготовок, ничего.
— Мы на зиму в Калининград хотим съездить, — сказала вдруг Лара. — Пожить там…
— Понятно, — мать громыхнула крышкой от ведра с морковью. — Понятно, все понятно, вы, значит, в путешествие отправляетесь. В теплые места…
Лара поняла, что про Калининград она зря сказала, и попыталась тут же исправить ситуацию.
— Мы ненадолго. И по делу. Виктору заказали книгу, очень интересная работа…
— А твоя работа где? — спросила мать. — Ты когда найдешь?
— Зимой обещали, — соврала Лара.
— Понятно. Зимой. Значит, зимой.
На лице у матери отразилось страдание.
— Мне хорошее место обещали, — соврала Лара. — А пока хотели отдохнуть…
— Ты же говорила работать?
— Ну да, работать… — Лара почувствовала, что запуталась. — Да какая разница?
— Никакой, — мать нервно пожала плечами. — Никакой разницы. Делайте что хотите, мне то что? Твоего то вчера показывали по телевизору.
Мать ехидно усмехнулась.
— Хорош, писатель. — Мать стала зачем то доставать кастрюлю из посудного ящика, кастрюля сопротивлялась, кухня наполнилась грохотом. — Хорош! Валяется в желтой пене, все его фотографируют, все смотрят, все культурные люди, а он на ногах не стоит! Тьфу!
Лара поняла, что спорить бесполезно, будет только хуже. Надо уходить. Брать припасы и влачиться домой через дождь. Мука.
— И что же сейчас поделывает этот мастер слова?
— Работает, — ответила Лара.
Лара с печалью поглядела на сумку, из которой выглядывали крышки трехлитровых банок с солеными огурцами. До остановки почти километр, тащить банки не хотелось, и Лара стала придумывать, что неплохо бы эти огурцы оставить где нибудь под кустами. Но потом вспомнила, что мать наверняка потребует банки вернуть, потому что в этих банках она мариновала помидоры еще когда был жив отец…
Лара представила, как она станет стоять возле дороги, вытаскивать из банок рубленые патиссоны и философски раскидывать их по окрестностям, под дождем, под дождем.
— Работает он… Лежа работает?
— Почему лежа, сидя.
— Понятно. Сидя, значит, работает, работяга.
Мать принялась складывать морковь в сумку.
— Дурью мается — вот что он делает. Зачем он юридический заканчивал? Мог бы давно найти себе работу нормальную, а он все на диване лежит! Мотоцикл купил! Мотоцикл за миллион! Это хоть один нормальный человек купит себе такое? Можно было пять машин купить! А у дяди Васи его «Жигули» еле ездят, он их все ремонтирует и ремонтирует…
Лара хотела было начать ругаться, сказать, что дядя Вася придурок и сам виноват, и что когда Виктор бегал по издательствам, дядя Вася над ним глумился и всегда спрашивал при встрече: «Ну что, «Муму» сочиняется?»
Но Лара знала, чем может это закончится. Криками о том, «что мы университетов не кончали», «мы на трех работах вкалывали», ну, может быть, еще про «детки выросли, а кружку воды принести некому».
— Мотоцикл купил! — Мать отбросила морковь в сторону. — Мотоцикл! Я четвертый десяток в этой хрущобе барахтаюсь, а он…
— Значит, тебе квартиру, а дяде Васе «Жигули»?!
— Мог бы и помочь! — крикнула мать. — Дядя Вася вам сколько раз картошку подвозил…
— Один! Один раз! И дрянную — всю в фитофторе! Он привез ее потому, что свинья у него ее не жрала! И что — я ему должна быть по гроб жизни благодарна?!
