Зимин остался один. Он поднялся из за стола и стал двигать стулья. Надо было хоть что то делать. Он собирал стулья и расставлял их вдоль стен.
Показалась заведующая.
— Устали? — поинтересовалась она.
— Нет, — сказал Зимин. — Ничуть. Гроза как?
— Над рекой зависла. Похоже, что нас в этом году смоет.
— Ясно.
— Не надо стулья прибирать, мы сами…
Зимин опять почувствовал себя неприятно, со стулом в руках.
— Мне, наверное, пора, — сказал он.
— Да, уже поздно, — заведующая поглядела на часы.
Зимин стал собираться.
«Снежные псы».
«Темная материя».
«Беовульф».
«Зима в небывалой стране».
Заведующая терпеливо на него смотрела, а Зимин думал, в каких единицах следует измерять скуку. В детстве он измерял ее в Чеховых, потому что Чехов казался ему удивительно тоскливым писателем. В средней школе скука измерялась в подоконниках, шесть лет он провел у окна и прекрасно изучил подоконник, в мельчайших деталях, во все времена года. Подоконник был средоточием мировой скуки, особенно осенью, когда к тоске подоконника добавлялась тоска осени. Впрочем, потом выяснилось, что в жизни есть вещи неизмеримо более тоскливые. Например, утренний автобус в ноябре, когда ты едешь на работу, которую ты ненавидишь, а в городе пробки, а напротив тебя стоит тетка, которая ненавидит свою работу еще больше тебя.
Зимин вспомнил период своей жизни, когда он ездил на работу утром в переполненном автобусе, и почувствовал себя несколько лучше.
— Вы на работу на автобусе ездите? — спросил он у заведующей.
— Да, — ответила она.
Зимину стало еще лучше, он подумал, что в жизни есть хоть какая то справедливость.
Он собрал книги, сгрузил их в рюкзак. В душе продолжалось неприятное ощущение, какое всегда возникало у него после встречи с читателями, но в этот раз более сильное. Зимин не знал, чем его замять. Лимон бы сжевать. Зеленый еще, недозрелый, с кожурой. Или перец жгучий.
— Вам плохо? — спросила заведующая.
— Нет, голова кружится немного. Это погода. Давление, наверное. А может, читатели, энергетика, то, се…
Заведующая выразительно поглядела на часы.
Что она на часы то смотрит? Библиотека работает до вечера… Ах, сегодня же штормовое предупреждение — можно попасть домой пораньше, а я тут со своими книжками… Зимин понимающе кивнул.
— Зинаида Петровна, — сказал он. — Я вот что спросить хотел, мне кое что показалось…
— Да?
— Перед тем как свет погас. Там на задних рядах…
Зимин смешался. Он не знал, как спросить, это было глупо…
Но спросить требовалось. Потому что Зимин знал точно — если он не спросит, потом пожалеет. Станет мучиться, думать.
— Знаете, Зинаида Петровна, там, на последнем ряду сидела девушка с рыжими волосами. Вы ее видели?
— Нет, я не видела, я же с фотоаппаратом была, фотографировала.
— Ясно. Ладно, я пошел…
— Подождите, у нас для вас есть кое что.
Зинаида Петровна поспешила к подоконнику и принесла пакет, Зимин знал, что там — женьшеневый бальзам для лечения простудных заболеваний и набор шоколада с вишней, как всегда. И снова он почти угадал: вместо конфет с вишней оказались конфеты с черносливом, которые Зимин любил больше.
— Спасибо!
Зимин принял пакет и с облегчением отправился на первый этаж. В вестибюле уже почти никого не было, Зимин выдохнул, натянул куртку и выбрался на воздух. Гроза все таки перебиралась через реку, молнии втыкались в крыши, туча нависла над городом, как мокрый матрас, перетягиваемый через забор. Зимин отметил, что мозг тренированно вытягивает из воздуха метафоры, туча, похожая на матрас, Зимину понравилась.
Ветер на недолгое время разогнал дождь, а воду, собравшуюся в воздухе, раздробил в мельчайшую пыль, от которой делалось холодно, но и
