Оторвав губы от стакана, с минуту или даже больше Лука не мог говорить, дыша как шипящий паровоз, и вынужден был сесть, чтобы не захлебнуться в собственных слезах и соплях.
Жар прокатился по всему телу несколько раз. Когда отпустило, почувствовал, как в его плоть вползают Слабость и Дрема. Он опустился на мягкую подушку, и закрыл глаза. Прошлые недодуманные мысли его разбежались, не в состоянии сложиться во что-то ясное и понятное. Лука ощущал только, как с него сдирают одежду, натирают чем-то кожу, накладывают повязки. Почему-то безумно хотелось, чтобы это проделывала Марина, хотя руки были явно не девичьи: грубые, мужские. Вскоре его оставили лежать спокойно.
В таком положении он пробыл недолго — шум с крыльца прервал состояние умиротворенности. До сознания Стрельникова долетел слабый голос старика Василия. Лука слышал, как Фаддей велел соседу взять бутыль керосина, отправиться на берег реки и сжечь то, что там найдет.
— Не вздумай тащить сюда! — крикнул вслед Фаддей. — И осторожней мне!
Лука пожалел, что не может встать и остановить их. Надо сказать им, чтобы не смели сжигать его находку. Что этот экземпляр интересен для науки. Он еще не успел сфотографировать.
Фотокамера!.. Надо настроить на макросъемку и еще отснять детали крупным планом — клыки, когти, шерсть. С разной глубиной резкости… Поснимать со штатива… Где штатив? А камера где?..
Лука беспокойно принялся искать ее — под забором, в лесу, в пыльной земле оврага…
Будучи в полубреду, он говорил вслух, сам же перестал что-либо слышать. Неожиданностью для него стало, когда Фаддей, вернувшись в дом, присел рядом с кроватью, схватив парня за руку, и произнес:
— Не переживай, Лука. Этих экземпляров на твою душу еще хватит. Если бог даст остаться в живых.
Его слова заставили Стрельникова вернуться в реальность. Правда, он не понял, что старик этим хотел сказать. Алкоголь, усиленный дедовой настойкой, погрузил мозг в фазу полной отрешенности.
К его ложу подошла Марина. Ее он разглядел сквозь влажные веки, набухшие то ли от пота, то ли от слез.
Она гладила его по волосам и плечу и что-то ласково шептала.
«Как здорово!»
Он не мог разобрать слов, но понял — она тихонько пела ему песню. Засыпая, Лука размышлял о том, что отдохнуть сейчас — должно быть очень важно. Пока еще утро… Пока еще день…
— Ну, девоньки, за работу, — услышав громогласный призыв Фаддея, он вздрогнул, и перед тем как окончательно погрузиться в глубокий сон, снова услышал грубый хриплый бас: — Нам еще ставни укрепить и о скотине не мешает позаботиться.
«Боже, пусть это будет сон…»
…С кровати можно было увидеть краешек часов, загороженных стулом. Минутная стрелка указывала на цифру «5». Часовая находилась в противоположном секторе и была не видна, а значит, он провалялся не меньше шести часов.
Лука присел — оказалось, уже девятый час. В голове все по-прежнему плыло, но боль в теле поутихла. Он встал с постели и проковылял на кухню. На столе под полотенцем нашел кружку кваса, нарезанный хлеб и почерствевшее овсяное печенье. Немного утолив голод, Лука выбрался во двор. С огорода доносились голоса, туда он и направился. Возле чахлых капустных рядов стояли Фаддей и сосед, толстяк Еносий. Оба что-то внимательно разглядывали. Еносий время от времени принимался по-бабьи причитать.
Лука пригляделся — на грядке валялась окровавленная тварь.
— Все-таки приволокли? — спросил он.
— Это не твой экземпляр, — обернулся Фаддей. — Эту нечисть мы сегодня ночью подстрелили. Как видишь, до сих пор не налюбуемся. Еносий говорит, у него во дворе в точности такая же побывала.
И правда, сейчас Лука заметил, что лежавшее перед ними существо меньше размерами, чем то, которое он убил. Но от этого тварь выглядела отнюдь не миролюбивее: та же лысая мерзкая башка, точно такие же короткие мускулистые лапы, покрытые густой шерстью и столь же гадкий запах.
— Значит, по лесу шастает не одна такая тварюга, — прошептал он.
Выходит, и разговоры о приготовлении к нападению ему не пригрезились.
— Напасть-то какая. — Еносий опасливо попинал ногами когтистые лапы и оскаленную пасть. — Чего, Фаддей, скажешь. Ету тоже сжигать будем?
— Нет, свиньям скормлю, — резко ответил тот. — Конечно, сжигать. Сжигать, к чертовой матери!
— Керосина так не напасешься, сосед.
— А это тебя не касается, — сердито буркнул Фаддей и обратился к Стрельникову: — А ты? Ничего не замечаешь вокруг?
Лука посмотрел в небо, глянул на лес.
— Кажется, да, — неуверенно ответил он.
