— Что там хоть было-то? И кто это? Когда вы про газ заговорили, я подумал, что вы во всем сразу же разобрались, хотя про такое разве сразу подумаешь?
— Отчасти вы правы... Мне, видите ли, в архивах рыться пришлось, чтобы подучиться у царской охранки, как выявлять подрывные элементы. Так вот, о том, что под землёй могут жить люди, я сообщения встречал. Да не о тех людях, что в катакомбах поселились из-за бедности, нет, эти глубже жили. Их и гномами называли, и прочими именами. Не верил я, конечно, в это, но... Может, и вправду это те, кто от глаз людских когда-то под землю ушёл, да так там и остался?
Не знаю, а теперь, боюсь, и не узнаю...
Пролом забетонировали — от греха подальше. Яков Михайлович со стройки не выбирался, совсем на неё жить перебрался, весь в работу ушёл. Линию в срок открыли, даже чуть раньше, а станции отстроили — на загляденье, как дворцы, в которых прежде лишь богачи могли жить, а теперь любой труженик мог полюбоваться ими. Яков Михайлович любил смотреть на восторженные лица людей, ехавших на метро, и тогда он забывал о своих страхах, и его отпускала мысль о том, что где-то там, за мраморными стенами станций, за бетонными сводами туннелей могут ещё обитать таинственные карлики с густой, серой шерстью…
Путь предстоял неблизкий и небезопасный, поэтому ходоков снаряжали всем селением. На четырёх жирных, весной отелившихся молокарниц, навьючили мешки с товаром. Из подземных складов извлекли оружие — старинное, дедовское, не видевшее света со времён последней войны. Длинные копья с острыми, из кости хоботаря, наконечниками. Каменные топоры с гнутыми резными рукоятями. Метательные стрелы в кожаных колчанах и тыквенную бутыль с запасом ехиднового яда, делающего эти стрелы смертоносными.
Косарь взял себе самое длинное копьё и приторочил к поясу топор. Теперь он выглядел грозно и внушительно, под стать возглавляемой им важной миссии. Предстоящее дело было сложным и крайне ответственным — Косарь гордился, что торги с обезьянами доверили ему, в знак признания его рассудительности и отваги. Он и попутчиков выбрал лично — самых сильных и мужественных сородичей из тех, которых знал.
— Обезьяны хитры и коварны, — напутствовал Косаря старый Сеятель. — Верить им на слово нельзя. Будьте мудры и изворотливы, не позволяйте обезьянам перехитрить и обмануть вас. Всё, ступайте.
Косарь склонил в знак послушания голову, затем вытянул хворостиной головную молокарницу, и процессия тронулась. За окраину селения выбрались с первыми солнечными лучами и двинулись вдоль поля по опушке.
Зерновики уже начали колоситься, лето выдалось хорошим, тёплым и дождями побаловало — урожая ожидали обильного, сытного, достаточного, чтобы зиму прожить в довольстве.
Косарь внезапно сбился с ноги. В довольстве, как же, пришли невесёлые мысли. В любой день может начаться большая война. Лесовики обнаглели, их отряды то и дело переправляются на узких смолёных ладьях на правый берег. Нападают на прибрежные селения, грабят подземные склады, бывает, и до смертоубийства доходит. Мир, заключённый с лесовиками пятьдесят зим назад, трещит по швам, старосты многих селений склоняются к войне, и, того и гляди, объявят её на совете старост.
К полудню поля закончились, ходоки свернули в перелесок, пересекли его и вышли к мосту. Теперь до самого стойбища обезьян предстояло двигаться вдоль берега и держать ухо востро. Земли за мостом начинались необжитые, лес подступал к самой воде, и хищников в нём хватало. Копьезуба одного хотя бы взять. Охотится, правда, копьезуб ночью, но вполне может напасть, если его дневной сон невзначай потревожить. Также может вымахнуть из чащобы стая когтярей, у них как раз начинается гон, а когда гон, осторожные трусоватые когтяри становятся опасны. Ну, и кто знает, не перебрались ли на правый берег ниже по течению лесовики и не сидят ли сейчас в засаде? Там, где река выходит из ущелья и становится спокойной, переплыть её на быстрых ладьях дело нехитрое.
Мост охраняли. С обеих сторон, хотя с правого берега прячущийся в чаще пост лесовиков видно не было. Был мост подвесной, из гибких и прочных прутьев лозовника. Сооружали его давно, полста зим назад, сразу после того, как ушли плохие обезьяны и наступил мир. Старый Сеятель ещё помнил те времена и рассказывал, как полевики сватали молодых лесовичек на ярмарках по обе стороны моста.
Ярмарки, однако, давно уже в прошлом, и мира с лесовиками больше нет, истончился мир, переродился и теперь лишь вопрос дней, когда он обернётся войной. И кому в ней праздновать победу, во многом будет зависеть от того, как сложатся торги с обезьянами. Если, конечно, эти торги
