– Это, – не растерявшись, взял слово преподаватель. – От неприятеля защита. Знак врагу любому. Вот с теми, кто на земли русские меч поднять осмелится, что станется. И сейчас и в грядущем.
– А хоругвь что за чудная?[41]
– Нет еще княжества этого. А как появится, так то врагами, то товарищами будем. Хотя оно врагами чаще случаться будет.
– Так и вот еще, – так же невозмутимо продолжал старец, указывая на ряд пуговиц бушлата пенсионера.
– Вот мне невидаль, – лишь поморщился Владимир. – Пугалка.
– Так и не пугалка то, – увлекшись, Булыцкий осмелел, и даже настолько, что подошел к столу и, устроившись рядом со старцем, вклинился в беседу. – Гляди, князь! – с этими словами он продемонстрировал функцию такого обыденного предмета. – Как костяная, так для простого, чем укрась, и для воеводы да боярина. С яхонтом – так самому князю впору! – горячо, как торговец, почувствовавший вдруг куш, засуетился пенсионер.
– Дело глаголешь, – коротко поколебавшись, согласился князь Дмитрий. – А это что за диво дивное? – кивнул он на разложенные поодаль овощи.
– Так картофель да помидоры, – пояснил пенсионер. – Вот свежие, вот и консервированные, – протянул он князю банку с соленьями. – Отведать не желаешь? – И, не дожидаясь ответа, распахнул перочинный ножик и ловко стащил крышку.
– Покажи-ка, – попросил князь. Преподаватель с готовностью протянул ему ножичек. – Ох и ладный, – вертя его и так и сяк, уважительно подтвердил мужчина.
– Хорош, мерзавец, – вторил ему Владимир. – Добрые мастера делали.
– Смотри, – попросив ножик назад, Булыцкий продемонстрировал мужам механизм фиксирования лезвия, ловко сложив и разложив ножичек.
– Ох и хорош! – не скрывая своего восхищения, кивнул Дмитрий.
– Прими в дар, князь! – не растерялся преподаватель и тут же протянул вожделенный предмет Дмитрию. Чуть поколебавшись, тот взял подарок из рук чужеродца. – И тебе, Владимир Храбрый, – вытащил он черную футболку, так заинтересовавшую мужа, – врагов устрашать. Ты примерь! – Тот не стал заставлять себя упрашивать и тут же надел дар.
– Мудреная штука, – и так и сяк разглядывая скелет в непривычном обмундировании, одобрил дар Владимир.
– Так и ты прими, чужеродец, – едва лишь удивление прошло, обратился Дмитрий Иванович к гостю. – Не по-княжески это: без дара в ответ, – протянул он Булыцкому боевой кинжал в богато украшенных ножнах.
– Спасибо тебе, Дмитрий Иванович, – прижав драгоценность к сердцу, поклонился Булыцкий. – Сам костьми лягу, да дар твой сохраню.
– А это, – снимая тяжелый пояс, добавил Владимир Храбрый, – от меня.
– Спасибо тебе, Владимир Андреевич!
А по трапезной между тем разнесся сладковато-прогорклый запах маринадов.
– Держи, князь, – вспомнив про разносолы, тот, несколькими ловкими движениями наловив мясистых огурцов, что покрупнее, и выложив на плошку, протянул гостям.
– Квашеные? – крякнул Дмитрий, с хрустом надкусив один из даров. – Ох и хорош! – одобрительно кивнул он.
– Ну и здоров! – искренне восхитился его брат.
– То тебе он здоровым видится, – поспешил заверить гость, – а позднее, в моем времени, так и дело обычное. И побольше будут!
– А это что за невидаль? – подозрительно посмотрел Владимир Андреевич на расплывшийся в соседней плошке помидор.
– Да не бойся, угостись! – чтобы развеять подозрения, сам грызанул он помидорку, из тех, что помельче. – И вот еще, отведайте, князья, – выдергивая из очередной банки мясистый кусок кабачка, протянул он.
– Так, стало быть, из грядущего ты.
– Так точно, князь.
– Чего?
– Да-да, – поспешил поправиться тот. – Из грядущего.
– Так, значит, выращивать овощ будут в грядущем? – хмыкнул Донской, щелкнув ногтем по банке, и его спутники задорно рассмеялись.
– Да нет, князь, – тоже улыбнулся пенсионер, представляя себе эту картинку. – То для хранения. Как кадка. Насобирал с осени да по банкам закатал. Как надо что, открыл одну – вот тебе и харч или закуска. Оно, видишь, дело какое: банка-невеличка; так в ней испортится ничего не успеет, пока открыта.
– Уж больно крупна моркошка у тебя, – недоверчиво посмотрел он на разложенные на столе дары. – А посудина дивная, – князь задумчиво взял в руки опустошенную банку. – Нерукотворна! – с восхищением покрутив наполовину опорожненную склянку, прошептал он. Затем, ловко подковырнув уплотняющую резинку, принялся сосредоточенно мять ее. – Не сыромятина, – наконец подтвердил он.
– Да какая там сыромятина?! – как мельница, замахал руками Булыцкий. – И слово такое забудут! Все попеременится! И сейчас Москва велика, да через семь сотен лет разрастется, что поле ухоженное. За день не пройти насквозь будет. И вширь и ввысь! Каждый дом, что башня Вавилонская; в небеса упирается. И по столице ездить телеги самодвижные начнут, чтобы люд успевал куда потребно. Народу, что мошки, будет! Как на отмости все выйдут, так