Жалкая попытка оправдаться не удалась.
Дочка, прищурившись, спокойно сказала:
– Если к завтрашнему дню не исправишь, корми постояльцев соломой!
– Все, все, все… – запел Багой, отступая. – Сегодня же сделаю!
И он выскользнул прочь из кухни, отступил в обеденный зал и для надежности спрятался за стойкой, где принялся яростно натирать кружки, бубня:
– Да когда ж уже он явится-то, а? Сколько еще девке томиться?
На его счастье, Зария не слышала этого бухтения, она вышла на двор и теперь стояла, вдыхая свежий утренний воздух. На душе было тоскливо и пасмурно, вопреки погожему солнечному деньку.
Девушке порой не верилось, что все закончится хорошо. Иногда казалось, что все просто… закончилось. И хотелось одновременно расплакаться и раскричаться от обиды. Василиса и Йен накануне приехали в гости. Вид у обоих был заговорщический.
Василиса с красивым круглым животиком ходила, переваливаясь как уточка, быстро уставала и, окруженная заботами Багоя, только и искала, где бы спрятаться. Йен шепнул Зарии, что Милиана напророчила им двойню. И чернушке стало смешно. Она не представляла Грехобора с двумя свертками ревущих младенцев на руках.
И тут же, против всякой логики, Зария тихо всхлипнула. Как же им хорошо! Они счастливы и не живут ожиданием неизвестно чего… А она стоит одна, пропахшая дымом, в застиранном переднике и с растрепавшейся косой. Одна. Уставшая от постоянных надежд.
И в этот самый миг, когда девушка была столь близка к отчаянию, теплый ветерок мягко коснулся ее спины, и голос, памятный до дрожи, до судорог в горле, прошептал на ухо:
– Зария-а-а-а…
Она рывком развернулась и наконец увидела того, кого так долго ждала. Какие усталые у него были глаза! Он казался старше, чем прежде, лицо осунулось, а в уголках рта залегли горькие складки. И никого на всем свете не было красивее этого мужчины, с робким ожиданием глядящего в ее глаза.
– Глен! – Девушка повисла на нем, прижавшись всем телом, слыша стук его сердца, ощущая тепло его кожи и силу его рук, сомкнувшихся на ее талии. – Почему? Почему так долго? – Зария отстранилась, обхватив лицо мужчины ладонями. – Я…
– Прости… – Глен перехватил ее руку и поцеловал. – Быстрее не получилось. Это не так-то просто – заново родиться. Прости.
– Нет, – помолчав, покачала головой Зария и залилась краской. – Ты слишком неубедительно просишь…
Дэйн заметил брата, сидящего в тени дровяника, раньше, чем об этом сказал его дар. Это обрадовало и успокоило Волорана. Магия истончалась. Скоро ее совсем не останется, и все забудут когда-нибудь, что дэйны, маги и колдуны были живыми людьми, а не образами из старинных преданий. Разрушатся от времени святилища, зарастут травой и станут просто камнями. Мир сделается проще.
– Ты чего не рядом с женой? – спросил дэйн.
– Она спит. – Взгляд Грехобора потеплел. – Ну, я и ушел, чтобы не разбудить ненароком. Знаешь, до сих пор не могу поверить, что она… и я…
Старший брат хмыкнул:
– Понимаю. Наверное, нет-нет, а боишься к ней прикоснуться или думаешь, что спишь?
Йен кивнул, а потом, задумчиво глядя куда-то в пустоту, сказал:
– Она всегда тебя любила. С того самого момента, как первый раз увидела. Не думал, что такое бывает.
– Что? – Брови Волорана поползли вверх.
– Милиана жила только тобой. Она говорила о тебе постоянно, о том, что ты скажешь или как поступишь, о том, когда придешь, о том, какой ты. И она сияла, стоило тебе оказать ей даже самый незначительный знак внимания – мимолетно кивнуть или просто посмотреть в ее сторону.
– Зачем…
– Но ты ее не любил. Я был в этом уверен. И ей об этом сказал. Дэйны не умеют любить, – Йен повернул голову и посмотрел на брата. – Она была красивая. А я глупый. И проклятый дар искажал чувства… Я ведь с самого начала знал, что во мне она видит и ищет тебя. Но потакал этому. То ли ее жалел, то ли себя…
– Прекрати.
– Тогда, в переулке, когда она умирала и спросила, есть ли у нее шанс, она не про меня спрашивала, а про тебя. И я снова солгал. Сказал, что шанс есть.
Дэйн закрыл глаза.
– К чему ты это говоришь?
– И той ночью, когда ты пришел и увидел ее спящей у моих ног… я тоже солгал. – Грехобор с болью посмотрел на брата. – Она не хотела оставаться со мной. Она ушла бы к тебе не раздумывая. Но она боялась. Боялась, что тогда я озверею еще больше, боялась моей силы, боялась меня. Потому и молчала… знала, что, если я сорвусь еще раз, остановить меня не сможет уже никто. Ты погибнешь. И я тоже.
