– Дура.
– Точно. У нее даже не было подельницы. И как она собиралась ходить за покупками?
Он достает камеру и пытается сфотографировать ребенка. От него почти ничего не осталось. Двенадцатимиллиметровый гранж предназначен для наркоманов, вшивоголовых психов, ботов-убийц. Для такого беззащитного существа это перебор. Когда появились новые модели, «Гранж» организовал рекламную кампанию на бортах полицейских автомобилей. «Гранж: непредотвратимый». Или что-то вроде этого. Была еще листовка с фотографией до неузнаваемости изуродованного вшивоголового: «Гранж: выстрел в упор». Мы все хранили ее в своих шкафчиках.
Пентл пытается снять ящик с другого ракурса, в профиль, чтобы хоть как-то выйти из положения.
– С ящиком она хорошо придумала, – говорит он.
– Точно. Изобретательно.
– Однажды видел, как женщина сделала для ребенка настоящий столик со стульчиками. Сама сделала. Представить не могу, сколько труда она в это вложила. – Он рисует рукой в воздухе. – Волнистые края, узоры на крышке: квадраты, треугольники и тому подобное.
– Если собираешься умереть от чего-то, думаю, можно постараться.
– Я бы предпочел парасейл. Или концерт. Слышал, Алиса прекрасно выступила.
– Да. Прекрасно. – Я смотрю на тело младенца, а Пентл щелкает камерой. – Если бы возникла необходимость, как бы ты заставил его замолчать?
Пентл кивает на мой гранж.
– Велел бы заткнуться.
Поморщившись, я прячу пистолет в кобуру.
– Мне жаль. Неделя выдалась тяжелая. Слишком долго на ногах. Давно не спал.
Пентл пожимает плечами.
– Не важно. Хотелось бы иметь нормальный снимок… – Он снова щелкает камерой. – …Но даже если на этот раз ее отпустят, через год-другой мы опять к ней придем. Эти девчонки крайне склонны к рецидивам. –
Подхожу к окну и распахиваю его. Соленый воздух врывается в комнату подобно новой жизни, уносит зловоние мокрого дерьма и мертвого тела. Наверное, здесь не проветривали с тех пор, как родился ребенок. Приходится держать окна закрытыми, иначе услышат соседи. Приходится сидеть взаперти. Кто знает, есть ли у нее бойфренд, бросивший процедуры отморозок, который скоро явится с продуктами и обнаружит, что она исчезла. Хорошо бы проследить за квартирой, просто ради интереса. Чтобы феминистки не орали, что мы сажаем только женщин. Глубоко вдыхаю морской воздух, чтобы прочистить легкие, закуриваю и поворачиваюсь к замусоренной, зловонной комнате.
Рецидивизм. Модное словечко для девиц с навязчивой идеей. Они вроде вшивоголовых и наркоманов, но не такие понятные, с большей тягой к саморазрушению. Быть наркоманом хотя бы весело. Кто, черт возьми, предпочтет жить в темной квартире с обосранными подгузниками, пищей быстрого приготовления и постоянным недосыпом? Процесс размножения – анахронизм, ритуальная пытка двадцать первого столетия, в которой мы больше не нуждаемся. Однако эти девчонки все равно пытаются повернуть время вспять и приносят потомство, крошечные ящериные мозги, чтобы распространить ДНК. Каждый год – новый выводок, отрыгнутые младенцы тут и там, судорожные попытки вида перезагрузить себя и снова запустить эволюцию, как будто мы не выиграли в этой схватке.
В служебной машине я просматриваю файлы, листаю объявления, перебираю ключевые слова и поисковые предпочтения, пытаясь найти то, что не находится, как бы я ни старался.
Динозавр.
Игрушки.
Плюшевые животные.
Ничего. Никто не продает таких динозавров. Однако я видел уже двух.
Обезьяны проносятся по крыше автомобиля. Одна приземляется на передние толчковые рельсы и смотрит на меня широко распахнутыми желтыми глазами. Потом на нее прыгает другая, и они падают с углеродного лепестка-съезда, на котором я припарковался. Где-то внизу, в россыпи пригородов, их целые стада. Я помню, что раньше здесь была тундра. Много лет назад. Я говорил со специалистами по углеродным воронкам, которые хотят изменить климат и создать ледниковый покров, но это очень медленный процесс, и он займет столетия. При условии, что меня не пристрелит безумная мамаша или вшивоголовый, я это увижу. Однако сейчас придется удовольствоваться джунглями и обезьянами.
Сорок восемь часов на дежурстве, еще две чистки, Алиса хочет, чтобы я взял выходной и побыл с ней, но я не могу. Я живу на стимуляторах. Работа ее не тревожит, и она хочет меня на целый день. Мы так уже делали. Лежали, наслаждались тишиной и друг другом, тем, что мы вместе и ничем не нужно заниматься. Есть что-то восхитительное в покое, тишине и морском бризе, который колышет балконные занавески.
Мне следовало бы отправиться домой. Неделю спустя она вновь начнет переживать, сомневаться в себе, заставлять себя трудиться упорней,
