– Ты опоздаешь, – сказала Мэгги.
Но ее тело прижималось ко мне, и она больше не била меня по рукам.
Лето в Нью-Йорке – одно из моих самых нелюбимых времен года. Жар оседает между зданиями, удушая все на своем пути, а воздух просто… останавливается. И ты чувствуешь запахи. Пластика, плавящегося на раскаленном бетоне; горящего мусора; застарелой мочи, которая пузырится в сточных канавах; людей, живущих в тесном пространстве. Словно небоскребы – потеющие алкаши после пьянки, застывшие в изнеможении и сочащиеся свидетельствами всех своих пороков. Моя астма сходит с ума. Иногда мне приходится трижды воспользоваться ингалятором, чтобы только добраться до работы.
Пожалуй, единственный плюс лета – то, что это не весна и тебе на голову хотя бы не сыплется дождь из наполовину оттаявшего бетона.
Я срезал путь через парк, чтобы дать легким немного отдохнуть от испарений и зловония, но особого облегчения это не принесло. Хотя утренняя жара еще не достигла пика, деревья выглядели пыльными и усталыми, их листья поникли, а на траве, словно залысины на старой собаке, виднелись большие коричневые пятна, где зелень отступила перед летним напором.
Троги выползли на солнце, чтобы полежать на травке, поваляться в пыли и насладиться очередным бездельным летним днем. Их выманила погода. Я остановился, чтобы посмотреть, как они веселятся, – волосатые и возбужденные, не ведающие никаких забот.
Некоторое время назад кто-то создал петицию, чтобы избавиться от них или хотя бы их стерилизовать, но мэр заявил, что у трогов тоже есть права. В конце концов, у них были родители, пускай никто в этом не признавался. Он даже заставил полицию прекратить жестокие избиения, после чего таблоиды просто сорвались с катушек – писали, что у мэра есть внебрачный ребенок-трог, которого он прячет в Коннектикуте. Однако за несколько лет люди привыкли к трогам. А таблоиды вскоре приказали долго жить, так что мэру не пришлось тревожиться о том, что пишут про его внебрачных детей.
Сегодня троги стали частью ландшафта – целый парк людей-обезьян, которые бродят по округе: на уродливых лицах ярко сверкают желтые глаза, из ртов свисают длинные розовые языки, а мех слишком жидок, чтобы выжить в дикой природе. Когда наступает зима, они либо замерзают до смерти, либо мигрируют на юг в теплые края. Однако каждым летом появляются новые.
Когда мы с Мэгги впервые попытались завести ребенка, мне приснился кошмар, что Мэгги родила трога. Она держала его и улыбалась, вся потная и опухшая после родов, и твердила: «Разве он не прелесть? Разве он не прелесть?» – а потом передала ублюдка мне. И самым ужасным было не то, что это трог; самым ужасным были попытки придумать, как объяснить всем на работе, что мы решили его оставить. Ведь я полюбил этого безобразного твареныша. Думаю, это и значит быть родителями.
Жуткий сон на месяц сделал меня импотентом. Потому-то Мэгги и посадила меня на таблетки.
Ко мне подобрался трог. Он – или она, или как уж вы назовете гермафродита с сиськами и большой сосиской между ног – посылал мне воздушные поцелуи. Я улыбнулся, покачал головой и решил, что это все-таки он, из-за волосатой спины и той сосиски – у большинства трогов обычно лишь маленькие карандашики. Трог не стал настаивать. Улыбнулся в ответ и пожал плечами. Есть у них положительная черта: пусть они тупее хомяков, но характер мягкий. Мягче, чем у большинства людей, с которыми я работаю. Намного мягче, чем у тех, кого можно встретить в подземке.
Трог побрел прочь, почесываясь и кряхтя, а я продолжил путь через парк. Добравшись до другой стороны, прошел пару кварталов к Фридом-стрит, а затем спустился по лестнице на командную подстанцию.
Когда я открыл ворота, Чи уже поджидал меня.
– Альварез! Ты опоздал.
Чи – тощий нервный парень в подтяжках, с рыжими волосами, зачесанными на лысину. От него вечно несет чем-то кислым, потому что он мажет свою лысину стероидами, от которых его волосы некоторое время растут, после чего он принимается дергать их, и они выпадают, и ему приходится начинать все заново, и от него снова воняет, как от Гудзона. Что уж это за чудо-гель за такой – скальп у Чи сияет, словно отполированный шар для боулинга. Мы советовали ему бросить это дело, но в ответ он только бесится и пытается огрызаться.
– Ты опоздал, – повторил Чи, расчесывая голову, словно эпилептическая мартышка в припадке груминга.
– Да? И что? – Я достал из шкафчика рабочую куртку и стал ее натягивать.
Тусклые флуоресцентные лампы помигивали, однако кондиционер работал, и в кои-то веки в помещении можно было дышать.
– Сломалась помпа номер шесть.
– Как именно?
Чи пожал плечами.
– Я не знаю. Просто остановилась.
– Она шумит? Или остановилась совсем? Она работает медленно? Есть ли подтопление? Давай, помоги мне.
Чи уставился на меня пустыми глазами. На секунду он даже перестал чесаться.
– Ты пытался посмотреть диагностический указатель? – поинтересовался я.
Он пожал плечами.
