– С чего это ты вдруг такой покладистый?
– Хочу жить хорошо. Хочу видеть солнце и небо и поэтому желаю торговаться.
– Ты задумал побег.
– От магистра твоей силы? – Я покачал головой. – Иллюзий не строю. Но вечно жить без свежего воздуха не могу. – Я поднял руку. – Вот, посмотри. Я чахну. Смотри, как я бледен. Можешь заковать меня в цепи, но я буду дышать воздухом.
– Как ты усовершенствуешь свое устройство?
– Вот. – Я развернул пергамент, обмакнул перо. Нарисовал скелет конструкции. – Несколько похоже на вертикальный факел. Часовой. Из кипятильника пойдет медленный дым. И любой прохожий будет немедленно в него пойман.
Я протолкнул набросок через прутья.
– И ты это хранил в тайне?
Я прямо посмотрел ему в глаза:
– Сам видишь, держать меня живым и довольным – это окупается.
Скацз в ответ рассмеялся – ему нравилась сделка, на которую, как он думал, он меня вынудил.
– Почувствовал, алхимик, как слабеют пальцы, которыми ты цепляешься за жизнь?
– Я хочу гарантий, Скацз. И жизни. Получше, чем сейчас.
– Вот как? Еще чего-нибудь ты желаешь?
– Хочу, чтобы Пайла снова могла меня посещать.
Скацз осклабился, потом мотнул головой.
– Я думаю, нет.
– Тогда не буду совершенствовать твои детекторы.
– А что ты скажешь под пыткой?
Я посмотрел на него сквозь решетку:
– Вся власть в твоих руках, магистр. Я прошу об одолжении – ты отвечаешь угрозами. Что еще я могу предложить тебе? Лучший балантхаст? Который будет работать эфективнее и быстрее того, что у тебя сейчас есть? Могу изготовить легкие и портативные. Такие, что очистят поля за пару дней. Представь себе, какую магию ты сможешь творить, если угроза терновника испарится окончательно.
На это он клюнул. В конце концов, что толку быть самым искусным магистром страны, если не можешь заниматься самой мощной, самой впечатляющей магией? Жажда влекла Скацза развернуться в полную силу – против естественных ограничений, которые накладывает терновник.
И я стал работать над задуманными улучшенными балантхастами и над детекторами. Мастерская заполнилась материалами, рулонами листовой меди, мехами и клещами, крепежом, гвоздями, стеклянными колбами и вакуумными трубками, и каждый день приходил Скацз, с нетерпением ожидая обещанных усовершенствований.
И Пайла пришла ко мне.
В темноте мы прижимались друг к другу, и я шептал ей на ухо.
– Не получится так, – шептала она.
– Если не получится, ты должна будешь уйти без меня.
– Не уйду. Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ты любишь Джайалу? – спросил я.
– Конечно.
– Тогда верь мне. Верь мне так, как все те годы, когда я отчаянно трудился и в конце концов довел нас до нищеты.
– Это безумие.
– Я сотворил безумие – и я обязан его прекратить. Если не смогу, ты должна бежать. Возьми заклинание для здоровья Джайалы и беги как можно дальше. Потому что если мой план сорвется, Скацз будет гнаться за тобой до края света.
Утром Пайла ушла, унося с собой поцелуй и медный знак моей преданности, привязанный к запястью. Небольшой кусочек мастерской, ушедший вместе с ней.
Несколько недель подряд я днем лихорадочно работал, а ночью шептал Пайле на ухо формулы и необходимые процедуры. Она внимательно слушала, длинные черные волосы щекотали мне губы, как перышки, блестящие черные пряди закрывали нас от мира, и мы вели интимные игры и работали над своим спасением.
Мои детекторы разошлись по городу, изрыгая скверный дым и покрывая Каим своими реагентами, и снова потекла по улицам кровь. Скацз был очень доволен и дал мне право выйти из камеры.
