– Дай лапу.
Собака дала лапу. Мы обменялись рукопожатием, янтарные глаза смотрели на меня серьезно и печально.
– Жуть какая-то, – сказала Лиза. Я поежился, кивнул, отступил назад.
Собака проводила меня глазами.
В эту ночь я лежал в койке и читал. Свет я погасил, горела только поверхность книги, подсвечивая спальню слабой зеленой аурой. Поблескивали на стенах предметы искусства, купленные Лизой: бронзовая подвеска, изображающая взлетающего феникса, вокруг него – стилизованные языки пламени. Японская гравюра на дереве Фудзиямы, еще одна – деревня под толстым слоем снега. Фотография нас троих в Сибири после кампании на Полуострове – мы улыбаемся, живые посреди гор шлака.
В комнату вошла Лиза. Ее лезвия поблескивали в тусклом свете моей книги – зеленые вспышки, очерчивающие на ходу контуры ее конечностей.
– Что читаешь?
Она разделась и легла со мной в постель.
Я поднял книгу и прочел вслух:
Я закрыл книгу, и свет ее погас. В темноте зашуршала простыней Лиза.
Глаза привыкли к темноте – Лиза смотрела на меня.
– «Мертвец»?
– Из-за собаки, – сказал я.
– Мрачное чтиво.
Она коснулась моего плеча. Теплая рука с погруженными лезвиями, слегка защемившими мне кожу.
– Когда-то мы были как эта собака, – сказал я. – Жалкое зрелище.
– Страшно подумать.
Какое-то время мы лежали тихо. Потом я спросил:
– Ты когда-нибудь думала, что бы с нами случилось, не будь у нас науки? Не будь у нас наших больших мозгов, и жукотеха, и стимуляции клеток, и…
– И всего, что делает нашу жизнь хорошей? – Она засмеялась. – Нет. – И почесала мне живот. – Мне нравятся эти червячки, что живут у тебя в брюхе.
И она стала меня щекотать.
Червячки в тебе живут
И еду тебе несут,
Все плохое забирают,
Все хорошее дают.
Я стал от нее отбиваться, смеясь:
– Это не Йерли.
– Третий класс, базовая биология. Миссис Альварес. Она здорово разбиралась в жукотехе.
Она снова попыталась меня щекотать, но я отвел ее руку.
– Это да, Йерли писал только о бессмертии. Он не хотел его принимать.
Лиза оставила попытки меня щекотать и опять плюхнулась рядом.
– Бла-бла-бла. Он не стал принимать модификацию генов, отказался от ингибиторов с-клеток. Умирал от рака – и отверг лекарства, которые могли его спасти. Последний наш смертный поэт. Ах, как жаль. И что теперь?
– Ты задумывалась когда-нибудь, почему он так поступил?
