Девушка негромко рассмеялась:
– Oh, sorry! Извиньи. Я… задуматься? Нет, задумалась.
Витька не очень понял, но на всякий случай покивал.
– Ты живешь здесь? В этот дом?
«Наконец-то!»
– Нет, – мотнул головой он. И, сам не зная почему, быстро добавил: – Зато тут живет одна… моя знакомая.
Сказал – и тут же пожалел об этом. Ну в самом деле, какая ей разница, кто тут живет? Просто с губ девушки не сходила странная улыбка – задумчивая, мечтательная и немного грустная. Как будто она думала о чем-то приятном, но давно прошедшем. Витьке пришло на ум, что с похожей улыбкой мама смотрела на свои старые фотографии. И ему вдруг очень захотелось тоже хоть чуточку относиться к дому, который может вызвать у девушки такую вот улыбку. Тем более – у девушки-иностранки.
«Еще этаж и номер квартиры Лелькины ей скажи, дурак!» – мысленно отругал себя Витька, чувствуя, что ушам и щекам его неожиданно стало горячо. Чтобы скрыть смущение, он нахмурился и не слишком вежливо поинтересовался, стараясь придать голосу строгость:
– А вам зачем?
Все так же улыбаясь, туристка качнула головой:
– My nanny жила в этот дом… моя бабушка, – она очень забавно выговаривала непривычное русское слово. – Очьень давно. Sixty years ago.
«Сиксти… Шестьдесят? Ого!» – подумал Витька и уважительно закивал.
– Ее звали Ol’ga, – продолжала девушка. А я – Паола. Паола Уоттс. – И Витька ощутил энергичное пожатие ее приятно-теплой узкой ладони.
– Очень приятно, Виктор, – степенно, как и подобает взрослому, представился он в ответ. Но через пару секунд не выдержал и добавил: – Можно Витя.
– Нет-нет, – засмеялась Паола. – Витья – это хуже. Victor – победитель! Да, sweet! A real man’s name! My nanny быть влюбльена в один Виктор long time ago. Здесь, in Russia. His family name, – она пощелкала пальцами, вспоминая, – is… yeh, Корольев.
– Кораблев, – против воли вырвалось у Витьки. Паола прищурилась.
– Может, и так, может, – задумчиво протянула она. – Может, есть… нет – может быть, ошибка у меня. Ты знаешь этот Виктор?
– Знаю, – мотнул головой Витька. – Это я быть… есть.
Он вовсе не хотел передразнивать симпатичную иностранку, оно как-то само получилось. К счастью, Паола не обиделась, а негромко, но очень заразительно рассмеялась, запрокинув голову так, что в ее элегантных солнцезащитных очках-«хамелеонах» сверкнули яркие блики.
– Ace! – отсмеявшись, заявила она. – Как сказать на русском… yeh! Прьямо в яблочко! Sorry, тот Виктор Корольев… Корабльев… это не можешь быть ты.
Витька даже немного обиделся:
– Почему?
Паола сняла очки и повесила за дужку на горловину своей белой футболки. Глаза у нее тоже были красивые, похожи на блестящие медовые леденцы.
– Потому что тогда, my dear Victor, ты должен быть… – она вновь пощелкала пальцами, – seventy – seventy-five years old. Очьень старший, чем я.
А потом она вдруг стала рассказывать о себе, – на жуткой смеси ломаного русского и английского, путая времена и падежи, отчаянно жестикулируя и то и дело начиная щелкать пальцами, когда долго не могла подобрать нужного слова или видела, что собеседник ее не понимает.
Паоле было двадцать четыре. Она родилась и выросла в Австралии, в городе Ньюкасл («Не тот, что в Ю-Кей, и не тот, что в Ю-Эс»). Там же, в Австралии, но в другом городе, маленьком и с мудреным названием, родилась и ее мать, Кэтрин. А вот загадочная бабушка Паолы была русской!
– Моя nanny – she’s awesome! Теперь, и всегда. Очень сильная, очень… я забыть слово… steadfast… не важно, – рассказывала Паола, отчаянно жестикулируя. – В год назад у нее находить cancer… рак. «O’kay, – говорить nanny, – значит, я должна торопиться!» И в тот же день идти прыгать с парашют. Seventy-four years old, а? Потом ехать in travel вокруг мир, – the second half of the world, потому что in first part уже быть раньше, – печатать книжку своих стихов, которые перевести in English, учиться готовить много-много exotic dishes… А две недели назад a policeman останавливать nanny, когда она ехать на свой байк, очьень-очьень бистро, I swear!
Паола замолчала, переводя дыхание, а когда вновь заговорила, от радостного задора в ее голосе не осталось и следа.
– А потом она убираться в дом и упасть, и больше не вставать. Вчера, когда я ей звонить, еще оставаться жива, сегодня – кто знает? Там сейчас ночь…
Паола молчала. Витькино сердце грозило проломить грудную клетку изнутри.
– Я не хотела ехать in Russia, – наконец снова заговорила девушка. – Хотела быть с nanny, до конца. Damn conference! Damn all!
Она помолчала еще. А потом медленно произнесла, будто бы и не к Витьке обращаясь, а продолжая прерванные размышления:
– Это глупо, навьерно. Очьень глупо. Но я решить: раз я здесь, я находить дом бабушка. Дом, где пройти her youth. Где она бывать счастлива. To get a
