«Эх, язык до Киева доведет! Кто спросит, тот не заблудится».
И давай у встречных-поперечных допытываться:
— А где же тут, пане-добродзею, дорога в рай?
Крылатые ангелы пялили глаза на простую душу, а все-таки показывали дорогу, уверенные, что тут никаких хитростей нет; ведь коли человек смолой в глаза лезет, так это не хаханьки какие-нибудь.
Боком-скоком добрался Панас до райских врат.
— Эй! — крикнул Панас снаружи. — Пусти, дядька, в рай!
— А кто это там горло дерет! — отозвался за воротами ключарь Петр.
— Это я!
— А кто ж ты?
— Ну, я ж! Отвори, дядька, ворота!
— Ишь ты, какой ловкий! А что ты там на земле поделывал? Будь ласков, скажи!
Тут у Панаса на душе тошновато стало. Вспомнил он, как однажды перед попом шапку не снял. Вспомнил, что когда мать померла, так он долго креста на могиле не ставил, покуда не удалось стащить сосну из господского леса. Еще много чего припомнил он, и давай затылок почесывать.
— Как тебя зовут? — спросил ключарь Петр и чуть высунулся из-за ворот, оглядывая Панаса с головы до ног.
— Панас… — боязливо, будто он перед урядником стоит, ответил Панас и опустил глаза.
— Молился? — сурово спросил Петр.
— Часом, — бормочет Панас, озираясь по сторонам как бы в поисках спасенья.
— Почему «часом»? — строго кричит Петр.
— Потому, знаешь, паночек, бо…бо…бо… не умею, — захлебывался Панас словами, будто горячие клецки глодал.
— Ага, значит, неаккуратно молился, — отчеканивает Петр каждое слово, как заседатель. — А выпивал аккуратно? А жену бил? А за хозяйством смотрел как следует?
Словно дробью, засыпал его Петр вопросами. Панас так корчился, будто его крапивой стегали.
— В ад! — сказал Петр и хотел было затворить ворота.
Панас, увидев этакое дело, чмокнул руку Петру и давай молить-просить, точно так, как научила его на земле старая пани, когда за потраву забирала Панасову кобылу в панский сарай.
— А я ж неученый… а я ж простой, темный мужичина… — запричитал и захныкал он на все небо. — Разве ж я виноват, что не знал, как жить на свете? Разве ж я виноват, коли не…
— Ну хватит! хватит! — перебил его Петр и, с усмешкой поглядывая на Панаса, поглаживал свою седую бороду. — Хорошо, Панас, может, и попадешь в рай, потому что знаем: ты неученый. Но вот какое дело — не пущу тебя в рай, покуда не научишься хоть немножко грамоте. По крайней мере станешь сидеть да «Отче наш» читать. А то худо, коли ты на всех святых глупой вороной смотреть будешь и никто голоса твоего не услышит.
Горько стало на душе у Панаса.
«Лихо его знает! Это легко сказать: научиться грамоте! Мой Габрусь пять зим учился, а еле-еле по складам читает. А мне, старому хрену, где уж тут уразуметь?»
Даже мурашки поползли по его спине.
Тем временем Петр затворил ворота, дав Панасу Псалтырь, по которому приказал учиться.
Панас ткнул книжку за пазуху и, печально опустив голову, побрел куда глаза глядят. Он и надежду потерял в рай пробраться. Ему казалось, что куда легче головой вниз ходить, чем научиться грамоте. Но, «коли на дно покатишься, то и за бритву схватишься», — говорят люди. И бедный Панас, не видя другого спасения, раскрыл Псалтырь и, как аист, скосился на непонятные буквы. Ох, как же ему не хотелось попасть в ад на закуску. «Купил — не купил, а поторговаться можно», — подбадривал он себя и уселся на камень у большака. Уткнулся глазами в Псалтырь и давай у каждого встречного-поперечного допытываться:
— Паночек, родненький, что это за буква? А что означает этот выкрутас? А как читается эта дуга? А как выговаривается это мудреное топорище? А как все вместе выходит?
Как ангелы ни спешили по своим делам, но, увидев, что человек просто из кожи вон лезет, что с лысины у него пот градом катится, стали охотно ему объяснять.
Там ведь не такие дурные, как на земле.
Панас сначала бекал-мекал, а через неделю уже ничего себе, читал. Через две недели Панас так наловчился, что потрафил бы читать Псалтырь на добрых поминках за чарку горелки. На земле его похоронили без попа и дьяк не читал, потому что жене нечем было ему заплатить.
В счастливой улыбке Панас разинул рот чуть не на все небо. Смело отправился он к святому Петру.
